– Вы напугали меня, сенатор. Где ваша свита?
Хартманн виновато улыбнулся.
– Прошу прощения, что подкрался к вам незамеченным, мисс Моргенштерн. Я не хотел вас напугать, поверьте. Что же касается остальных, я сказал Хираму, что хочу обсудить с вами одно личное дело. Он верный друг и помог мне улизнуть. – Сенатор слабо усмехнулся, как будто забавляясь над чем-то, известным только ему. Однако Билли Рэй ждет внизу; он бдительный телохранитель.
Сара нахмурилась. Взяла диктофон, спрятала его в сумочку.
– Мне не кажется, что у нас с вами есть какие-то «личные дела», сенатор. Прошу прощения…
Она направилась мимо него ко входу в храм. На мгновение ей показалось, что Хартманн собирается удержать ее, но мужчина учтиво отступил в сторону.
– Я говорил про сострадание совершенно серьезно, произнес он за мгновение до того, как Сара ступила на лестницу. – Я знаю, за что вы меня недолюбливаете. И знаю, почему вы кажетесь мне такой знакомой. Андреа была вашей сестрой.
Каждое слово было для Сары как удар кулака. Она задохнулась от боли.
– Кроме того, я верю, что вы человек порядочный, продолжал Хартманн, как будто вознамерился добить ее. – И если бы вы наконец узнали правду, вам бы стало все ясно.
Женщина издала полувскрик-полувсхлип – он вырвался у нее против воли. Коснувшись рукой шершавого холодного камня, она обернулась. Сочувствие, которое явно читалось в глазах сенатора, испугало ее.
– Оставьте меня в покое.
– В этом путешествии нам с вами никуда друг от друга не деться, мисс Моргенштерн. Глупо считать друг друга врагами, когда для этого нет никаких причин.
Голос у него был ласковый и убеждающий. Лучше бы он обвинил ее, лучше бы попытался купить ее молчание или запугать ее. Тогда она могла бы без труда поставить его на место, упиваться своей яростью. Но Хартманн замер перед ней, опустив руки, и вид у него был… печальный. Таким она его никогда не видела и даже не могла представить.
– Как… – У нее перехватило горло. – Как вы узнали об Андреа?
– После нашего разговора на приеме для прессы я попросил мою ассистентку Эми разузнать о вашем происхождении. Она выяснила, что вы родились в Цинциннати и что до замужества ваша фамилия была Уитмен. Вы жили через две улицы от меня, на Торнвью. Андреа была лет на семь-восемь вас старше, так? Вы очень похожи на нее; вернее, на ту, какой она могла бы стать. – Он сложил руки домиком перед лицом, указательными пальцами потер переносицу. – Я не очень умею лгать и выкручиваться, мисс Моргенштерн. Это мне не свойственно. Судя по вашим резким статьям, то же самое можно сказать и о вас. Мне кажется, я знаю, почему мы с вами никогда не ладили, и знаю, что это ошибка.
– То есть вы считаете, что это моя вина.
– Я никогда не нападал на вас в прессе.
– Я не пишу неправды в своих статьях. Если вы усомнились в каком-либо из приведенных мной фактов, скажите об этом мне, и я предоставлю вам подтверждения.
– Мисс Моргенштерн, – начал сенатор с ноткой раздражения в голосе. Потом вдруг неожиданно запрокинул голову и громко фыркнул. – Господи, ну вот, мы опять начали! Вообще-то я читаю ваши статьи. Я не всегда согласен с вами, но при этом не могу не признать, что все они хорошо написаны и выдают серьезную предварительную подготовку. Я даже думаю, что их автор мог бы мне понравиться, если бы только у нас с вами была возможность поговорить и получше узнать друг друга. – Его серо-голубые глаза впились в ее лицо. – Но между нами стоит призрак вашей сестры.
От этих слов у нее перехватило дыхание. Сара не могла поверить, что он произнес их – так небрежно, с невинной улыбкой – столько лет спустя.
– Ты убил ее, – выдохнула она, сама не сознавая, что слова прозвучали вслух – пока не увидела отразившееся на лице мужчины потрясение. На мгновение его залила бледность. Рот раскрылся, потом губы сомкнулись. Сенатор покачал головой.
– Неужели вы так считаете? Ее убил Роджер Пеллмен. В этом не было никаких сомнений. Этот бедный умственно отсталый мальчик… Я не знаю, как вам об этом рассказать. Он выскочил из леса в чем мать родила и выл так, как будто за ним гнались черти. Все его тело с ног до головы было покрыто кровью Андреа. Он признался, что убил ее.
Лицо Хартманна все еще было бледно. На лбу выступили капельки пота, взгляд казался отрешенным.
– Черт побери, я был там, мисс Моргенштерн. Я стоял во дворе, когда на улице показался Пеллмен. Он побежал к себе домой – на глазах у всех соседей. Мы все слышали, как закричала его мать. Потом приехали полицейские. Сначала они пошли к Пеллменам, потом вместе с Роджером отправились в лес. Я видел, как они выносили оттуда завернутое тело. Моя мама обнимала вашу матушку. Она билась в истерике. Это передалось всем нам. Мы все плакали, все ребятишки, хотя толком не понимали, что происходит. На Роджера надели наручники и увели…
Сара смятенно смотрела в его измученное лицо. Хартманн сжал кулаки.
– Как вы можете говорить, что я убил ее? – спросил он тихо. – Неужели вы не понимаете, что я был в нее влюблен, влюблен по уши со всем пылом одиннадцатилетнего мальчишки. Я никогда не мог бы причинить зло Андреа. Потом мне несколько месяцев снились кошмары. Я был в ярости, когда Роджера Пеллмена отправили в психиатрическую больницу Лонгвью. Я хотел, чтобы его повесили за то, что он сделал, я хотел собственными руками вздернуть его.
«Не может быть». Эти слова неотступно бились в ее мозгу. И все же она взглянула на Хартманна и каким-то образом поняла, что ошибалась. Сомнение притушило жгучую ненависть.
– Суккуба, – проговорила она и почувствовала, как пересохло у нее горло. Она провела языком по губам.Вы были рядом с ней, а у нее было лицо Андреа.
Хартманн судорожно вздохнул. На миг он отвернулся от нее, устремил взгляд на северный храм. Сара проследила за его глазами и увидела, что делегация с «упакованного борта» вошла внутрь. На площадке для игры в мяч было пусто и тихо.
– Я знал Суккубу, – наконец произнес сенатор, по-прежнему не глядя на нее, и она различила в его голосе дрожь. – Я познакомился с ней, когда она уже почти отошла от дел, и мы с ней встречались время от времени. Я тогда еще не был женат, а Суккуба… – Он обернулся к Саре, и она с удивлением заметила, что глаза у него влажно блестят. – Суккуба могла становиться кем угодно, понимаете? Она была идеальной любовницей на любой вкус. Она принимала такой облик, какой ты хотел.
В эту секунду Сара поняла, о чем дальше пойдет речь. И замотала головой.
– Для меня, – продолжил Хартманн, – она нередко становилась Андреа. Знаете, вы были правы, когда сказали, что мы с вами оба одержимы. Андреа и ее смерть преследует нас. Если бы она не погибла, возможно, я бы уже через полгода и думать о ней забыл, как это случается со всеми подростковыми увлечениями. Но благодаря Роджеру Пеллмену Андреа осталась в моей памяти навсегда. Суккуба… она проникала к тебе в голову и использовала то, что там находила. Внутри меня она обнаружила Андреа. Поэтому, когда во время восстания она увидела меня, когда она захотела, чтобы я спас ее от обезумевшей толпы, она приняла тот облик, в котором показывалась мне всегда, – облик Андреа. Я не убивал вашу сестру, мисс Моргенштерн. Я признаю себя виновным в том, что воображал ее в своих мечтах, и больше ни в чем. Ваша сестра была моим идеалом. Я ни за что бы не причинил ей зла. Не смог бы.
«Этого не может быть».
А как же странные факты, которые она собрала за все время после того, как впервые просмотрела видеозапись гибели Суккубы? Прежде она думала, что ей, в отличие от ее родителей, удалось не сделать из памяти Андреа всепоглощающего культа и навсегда оставить убитую сестру в прошлом. Лицо Суккубы не оставило от всего этого камня на камне. Трясущейся рукой она написала статью, которая в конце концов принесла ей Пулитцеровскую премию, думая, что все это ошибка, жестокая насмешка судьбы. Но Хартманн былтам!
Она считала, что сенатор появился на свет в Огайо. Лишь потом Сара узнала, что он не просто из Цинциннати, а еще и жил с ними по соседству и учился в одном классе с Андреа. Внезапно исполнившись подозрительности, она предприняла еще одно расследование. Загадочные смерти и проявления насилия, казалось, повсюду преследовали Хартманна: в юридической школе, в муниципальном совете Нью-Йорка, когда он занимал должность мэра, когда он был сенатором… И каждый раз Грег Хартманн оказывался непричастным. Всегда находился кто-то другой, у кого был мотив и желание. И все-таки…