К тому времени, когда Чан К’ин с Марией вернулись в Яльпину, он уже поджидал их. После завтрака Хун-Ахпу и его товарищи пустились в путь на старом грузовом «фордике», который покатил их на юг по дороге, ведущей в столицу. Кроме Марии к ним присоединилось еще с полдюжины мужчин из Яльпины. Остальные, кто решил поддержать их дело, разошлись по другим индейским деревушкам, в Петен и на север, в Мексику, где ждали десятки тысяч индейцев, изгнанных из родных домов подлыми ладино.
Армия Шбаланке разрасталась по мере того, как он приближался к Гватемале. В точности как история о его деяниях в Хепоне. Когда он хотел пресечь небылицы, Акабаль объяснил ему, как важно, чтобы народ поверил в эти фантастические россказни. Пришлось согласиться с доводами учителя. Однако роль вождя народа не совсем соответствовала его ожиданиям.
Джип вместе с тайничком никто не тронул, и теперь машина возглавляла разномастную колонну старых дребезжащих колымаг. Они уже собрали несколько сотен последователей, каждый из которых был вооружен и рвался в бой. В Хепоне его снабдили местными штанами и рубахой, но в каждом городке и деревушке, мимо которых они проезжали, был свой наряд и свои узоры. Их жители считали своим долгом вместе с мужьями и сыновьями подарить ему одежду, а он чувствовал себя обязанным надевать ее.
Теперь ряды его армии пополнились женщинами. Большинство решили не расставаться со своими мужьями, но были и такие, которые пришли ради борьбы. Шбаланке это не нравилось, но Акабаль оказывал им радушный прием.
Много времени они тратили на то, чтобы раздобыть провизию, их также не оставляли тревожные мысли о том, что случится, когда правительственные войска ударят по ним. И Шбаланке, и Акабаль сходились во мнениях, что они продвинулись слишком далеко и слишком легко.
По дороге на Закуальпу их ожидало неприятное известие – согласно донесениям разведчиков, впереди повстанцев караулили два танка и пять бронетранспортеров, две сотни тяжеловооруженных солдат были готовы остановить продвижение противника при помощи легкой артиллерии и реактивных снарядов.
Шбаланке и Акабаль созвали партизанских командиров, которым уже доводилось участвовать в боевых действиях. Их старые винтовки и дробовики не могли сравниться с армейскими «М 16» и реактивными снарядами. Ничего другого не оставалось, как только использовать опыт партизанской войны. Было принято решение разбить войско на команды и отправить их на холмы, окружавшие Закуальпу. В соседний с Закуальпой городок послали людей привести еще бойцов, но им требовалось время, чтобы кружными путями добраться до города и вернуться обратно. Шбаланке отвели роль вдохновителя. Если он выдержит это испытание, значит, является истинным вождем. Если проиграет, значит, он привел людей на гибель.
Юноша вернулся к своему джипу и вытащил из ящика под водительским сиденьем шип ската. Акабаль предложил отправиться в джунгли вместе с ним, но Шбаланке велел ему остаться. На самом деле он до смерти боялся, что сила не вернется к нему. Ему нужно было время принести еще одну жертву… да что угодно, лишь бы удалось сфокусироваться на силе, которую он ощутил тогда и не чувствовал с тех самых пор.
Шбаланке отыскал крохотную полянку, окруженную кольцом деревьев, и уселся на землю. Он попытался восстановить то ощущение, которое было у него перед предыдущим видением. А вдруг дело в выпивке? Он положил на землю одну из белых хлопчатобумажных рубах, которые ему надарили по пути. Затейливый узор, украшавший ее, был сделан при помощи одной-единственной ярко-красной нити. Где же ему на этот раз взять кровь? Он перебрал в уме список священных частей тела, затем обтер изогнутый шип полой рубахи и выпятил нижнюю губу. Вознося молитвы всем богам, каких только мог вспомнить, он воткнул шип в губу, чуть приподнял его, чувствуя, как колючки рвут плоть, и надавил еще. Потом склонился над рубахой так, чтобы кровь текла по черному шипу на белую рубаху, оставляя на ней новые узоры. Когда на рубаху упали последние капли, он нажал на шип и вытащил его из губы. Рот наполнился тошнотворным медным привкусом крови, к горлу подкатила тошнота. Зажмурившись и сжав кулаки, юноша овладел собой, а потом спустя некоторое время при помощи все той же зажигалки поджег рубаху.
На этот раз он не видел никаких снов о Шибальбе. И вообще никаких снов. Но от дыма и потери крови опять рухнул в обморок. А когда очнулся, луна стояла высоко и больше половины ночи осталось позади. На этот раз его не мучило похмелье, боль не разрывала мышцы, привыкая к новым, бродившим в нем силам.