Набросит плащ, наденет шляпу, возьмет в руки трость с металлическим стержнем внутри и дверью хлопнет.
Трость, которую он прикупил сразу после отставки и в шутку называл клюкой, по совести говоря, Георгию Константиновичу для ходьбы и не нужна была. Ноги пока нормально шли, и голова не кружилась. А чтоб видели мерзавцы, что он хоть и не в той силе, что раньше, а поколотить, если что, сумеет. Как-то раз один наглец автомобиль припарковал перед самым носом, хозяин жизни нашелся! И только от того, что обходить надо, злость закипела. А еще и лужа сбоку, хоть обратно поворачивай. Палкой - по заднему стеклу да по поворотникам! Пиши, собирай свидетелей, подавай в суд! Так и делал тот ханыга, да все ничем окончилось: и Совет ветеранов вступился, и суд уважил - проволокитили, а волокиту на себя взяли.
Екатерина Павловна, пока муж по городу погуляет, наведет на кухне порядок, на рынок и в магазин сходит, газеты заберет. Не злилась она и не обижалась - понимала и жалела. Хоть жалости, понятно, не выказывала даже взглядом - не потерпел бы Георгий Константинович и не простил бы никогда.
А он вернется в квартиру, почитает газеты и давай рассказывать, что в городе не так. Уже как единомышленнику. А что-то, бывало, и похвалит, все ж хозяйское понятие при нем. Супруга никогда не спорит, а соглашается не демонстративно. Потому что знает, что муж не любит ни амбициозных спорщиков, ни бесхребетных кивателей.
Так и жили, пока не приспела торжественная дата - серебряная свадьба. Георгий Константинович к тому времени разменял восьмой десяток, и Екатерина Павловна стала пенсионеркой по возрасту. Гостей собирать ни к чему, да и некого давно: друзья и родственники (и его, и супруги) отдалились, когда он еще управлял городом. Георгий Константинович был в хорошем расположении духа и спросил, какой нужно сделать подарок, чтобы событие запомнилось.
Тут-то Екатерина Павловна рожки и показала: хочу, говорит, чтоб у нас дома котёнок жил. По-житейски говоря, вопрос плёвый, если бы не принципы Георгия Константиновича: недолюбливал он животных, тем более таких бесполезных, как коты. Однако с возрастом самые суровые люди становятся компромиссней. Подумал он, что и с детьми у них не сложилось из-за его службы, и что ласки особой от него Екатерина Павловна не видела, и что не все ж самой подчиняться - должен и у нее кто-то в штате быть. Да и словам своим отката давать не привык. В общем, дал слабинку.
Появился в квартире котенок, точнее, сиамская кошечка, которую Екатерина Павловна назвала Мурочкой.
Ничего особенно в жизни не поменялось, только к претензиям Георгия Константиновича прибавилась еще одна тема. И Мурочку иначе как Тварью он не называл. Хоть интонации были различны в зависимости от настроения. И эпитеты иногда добавлял: могла быть Тварь и ничтожной, и Божьей.
Когда Екатерина Павловна попала в больницу, пришлось кормить кошку и убирать за ней. При этом Георгий Константинович все время ворчал, а то и покрикивал на Мурочку, а затем долго и тщательно мыл руки с мылом.
Навестил он жену в больнице. Себе за жизнь ржавого гвоздя не взял, а тут воспользовался правами: положили ее в отдельную палату и лечащего врача назначили, которого она захотела.
Прошло еще лет десять, и отошла Екатерина Павловна в мир иной. Но и это сумела сделать так, чтоб муж успел привыкнуть и приспособиться. Пока в больницах лежала, он себе что-то и покупал, и готовил. Даже стирать - замачивать, а затем полоскать - научился. И убирал квартиру сам, потому что считал всех приходящих домработниц потенциальными воровками и реальными осведомителями. Хоть и красть особо нечего было, а осведомлять - тем более - не о чем и некому.
А еще Екатерина Павловна один раз в санаторий съездила. Не понравилось ей там, нет. Во-первых, ты там никто - бабуля, и говорят с тобой простыми предложениями и почему-то громким голосом. Во-вторых, отвыкла она за жизнь с обычными людьми общаться, хотя их дом перестал быть элитным и в него активно заселялись нувориши. Однако что с теми, что с этими: разговоры примитивные, идеи высокой нет, мировоззрение приспособленческое. .А те санаторские, которые близки к ее кругу были, слишком много гонору имели. Не собиралась она терпеть всяких!
Когда уже было ясно, что отсчет пошел на дни и жена находилась дома под присмотром сиделки, бывшей актрисы, Георгий Константинович примостился на краешек кровати, взял Екатерину Павловну за руку и сказал: