Кобура для пистолета, сделанная из черной кожи, свободно болталась на бедре, но ремешок, к которому она была прикреплена, был затянут достаточно туго и немного сужал одежду на талии; костюм из–за этого слегка напоминал тунику.
Эймс быстро отстегнул кобуру и бросил ее на землю, по–видимому, не задумываясь о том, что удар может привести к выстрелу и три «золотых» пули, которые все еще оставались в пистолете, могут пропасть впустую. Дорман был совершенно уверен, что от удара большой пистолет не мог разрядиться или взорваться. Но он слегка вздрогнул, когда кобура скользнула по ледяной поверхности точно так же, как недавно выброшенный камень, и остановилась рядом с тем местом, где он стоял.
Это был знак доверия Эймса, подумал Дэвид; ведь человек настолько торопился снять с себя верхнюю одежду и даже не остановился, чтобы шагнуть вперед и подобрать оружие. Это могло означать только одно: Эймс был человеком сострадательным, способным представить, что Джоан ждет за валуном и что тепло ей необходимо даже больше, чем мужчине, который хотя и был легко одет, но много двигался.
Дорман считал свои потребности менее важными и поэтому хотел уже настоять на том, чтобы Эймс оставил себе нижнее одеяние вопреки уже высказанным разумным соображениям. Но прежде чем Дэвид успел возразить, вторая шкура уже лежала у ног Эймса, а он стоял совершенно голый на ледяной равнине.
Дорман уставился на него, шокированный, недоумевающий. На груди и плечах Эймса были огромные, воспаленные волдыри и ссадины, которые начали заживать, но все еще имели уродливый вид.
— Меня сильно потрепало и побило, когда рухнула десятитонная землеройная машина, не на меня, конечно, но достаточно близко, чтобы отшвырнуть меня на большое расстояние, — сказал Эймс, как будто чувствуя, что должен извиниться перед Дорманом за такое неожиданное потрясение. — Вдобавок я получил несколько ожогов. Пламя…
Он резко остановился, его взгляд переходил от шкуры, которую он только что снял, к чему–то, находившемуся довольно далеко, в стороне от того места, где стоял Дорман. Плечи Эймса напряглись; казалось, мышцы почти начали пульсировать; мужчина встревожился; Дорман, заметив его беспокойство, в тревоге обернулся и посмотрел в ту же сторону.
Длинное, вертикальное каменное строение больше не было неподвижным. Оно начало не только двигаться, но и изменять форму, чего неодушевлённый предмет просто не имел права делать. Когда объект сгорбился и медленно поднялся, его зазубренная вершина перестала напоминать ряд игл дикобраза, выступающих из–под снега и льда. Верхушка распахнулась как веер, на ней выступили ребра и шипы, между которыми растягивались полупрозрачные полосы, которые светились на солнце морозным блеском.
Снег в основании каменного строения быстро двигался, кружился и поднимался в порывах ветра, обнажая залитые светом щели, придававшие объекту странный вид, отмеченный Дорманом с первого взгляда.
Что–то темное и уродливое поднималось теперь из окружающей белизны, как будто оголенная каменная плита отталкивала снег в сторону, подбрасывая его высоко в воздух. Подъем был таким быстрым, что предмет в два раза увеличился в размере, прежде чем Дорман угадал, что это такое. Его сердце замерло.
Длинноголовый, качающийся зверь, который двигался по замерзшей равнине, казалось, перенес его назад во времени, назад в момент кошмарной нереальности, когда именно этот монстр заставил его почувствовать, что только видения безумцев реальны, заставил его поверить, что существо пытается избавиться от дикой ярости, пожрав всю Вселенную, уничтожив все звезды одну за другой.
Огромный зверь, казалось, не подозревал, что он не одинок на равнине. Он продолжал раскачиваться из стороны в сторону, его голова была опущена, как будто он только что пробудился от спячки и искал, чем удовлетворить свой голод среди снега и льда — укрытия маленьких животных, возможно, с их пушистыми обитателями, лежащими возле входа, или какие–нибудь быстроногие ящерицы, защищённые от холода.
Монстр двигался, изгибаясь всем телом, его передние конечности почти касались снега. Но даже в таком положении он возвышался над равниной; вдруг он вытянулся в полный рост и медленно повернулся.
Дорман знал, когда чудовище увидело его, он угадал тот момент, когда существо впервые заподозрило, что два маленьких человечка глядят на него, слишком ничтожные, чтобы представлять физическую угрозу и все же отчего–то опасные. Дорман мог сказать, что знал хотя он не смог бы объяснить, как именно узнал это.