Она заметила некие отличия в волосах, странном изгибе бровей; она увидела подозрительные морщины там, где кожа должна была быть гладкой…
Что–то было неправильно… ужасно, странно неправильно…
Даже руки этого мужчины казались более крупными и волосатыми, чем руки ее мужа. Тем не менее, следовало убедиться…
Отсутствие родинки окончательно ее убедило.
Салли присела рядом с телом, аккуратно поправив воротничок. Затем она встала и вышла из кабинета.
Иногда возвращение домой — это радость, иногда — тяжкое испытание. Сидя в такси, сжимая и разжимая пальцы, Салли понимала: у нее нет плана, который можно назвать планом, нет надежды, которая представлялась лишь тусклым мерцанием посреди огромной пустоши, мрачной и неизведанной.
Но странно, как один–единственный огонек, ярко горевший в окне коттеджа, мог сделать эту пустошь маленькой, мог сократить и уменьшить ее; и в конце концов пустошь стала всего лишь клочком темноты, который мог пересечь любой, кому достанет смелости.
Свет горел в комнате Томми, а из–за двери доносился шепот. Салли услышала шепот, когда прокралась наверх, увидела свет, лучи которого лились в коридор.
На мгновение она остановилась у лестницы, прислушиваясь. В комнате звучали два голоса, там шел разговор.
Салли прокралась по коридору и встала у самой двери; ее сердце неистово билось.
— Теперь она знает, Томми, — послышался низкий голос. — Мы очень близки, твоя мама и я. Теперь она знает, что я отправил ее в офис, чтобы найти моего «двойника». О, это забавный термин, Томми — земной термин, который мы бы вряд ли использовали на Марсе. Но этот термин твоя мама может понять.
Пауза. Затем голос продолжил:
— Понимаешь, сынок, у меня ушло восемь лет, чтобы починить корабль. А за восемь лет мужчина может завянуть и умереть, если у него нет подрастающего сына, с которым в конце можно отправиться в путешествие.
— В путешествие, отец?
— Ты прочитал много хороших земных книг, сынок, написанных специально для мальчиков. «Остров сокровищ», «Робинзон Крузо», «Двадцать тысяч лье под водой». Пустяковые книги! Но в них есть частичка огня, немного сияния нашего мира.
— Нет, отец. Я начал их читать, но выбросил, потому что они мне не понравились.
— Так же, как ты и я должны отбросить все земные вещи, сынок. Я старался быть добрым с твоей матерью, быть хорошим мужем, как земные мужья. Но как я мог чувствовать себя гордым, сильным и безрассудным рядом с ней? Как я мог разделять ее ничтожные радости и горести, чирикать от восторга, как чирикает воробей, прыгая на траве? Может ли орел притвориться воробьем? Может ли гром заглушить голос, когда два белогривых облака сталкиваются в сияющих глубинах ночного неба?
— Ты старался, отец. Ты делал все, что мог.
— Да, сын, я действительно старался. Но если бы я пытался симулировать эмоции, я бы не знал, что твоя мама разглядит за притворством. Она могла бы окончательно от меня отвернуться. А без нее у меня не было бы тебя, сын.
— Итак, что мы будем делать, отец?
— Теперь корабль починен и ожидает нас. Каждый день в течение восьми лет я ходил на холм и работал над кораблем. Он был сильно разрушен, сынок, но теперь мое терпение вознаграждено, и все поврежденные навигационные приборы исправлены.
— Ты никогда не ходил на службу, отец? Вообще никогда?
— Нет, сын. Мой двойник работал за меня. Я внушил твоей матери сильную неприязнь и страх перед этим офисом, чтобы она никогда не столкнулась с двойником. Она могла бы заметить разницу. Но мне нужен был двойник, для безопасности. Твоя мама могла пойти в офис, несмотря на психологический блок.
— Она ушла, отец. Зачем ты послал за ней?
— Чтобы она не устроила сцену, сын. Этого я мог не вынести. Я заставил двойника вызвать ее по телефону, а затем лишил его всей жизненной силы. Она найдет его мертвым. Но теперь это не имеет значения. Когда она вернется, нас не будет.
— Было сложно создать двойника, отец?
— Не для меня, сын. На Марсе у нас много человекоподобных роботов, и все они предназначены для выполнения определенных задач. Некоторые безмерно изобретательны — или так могло показаться землянам.
Пауза. Потом тихий голос сказал:
— Я буду скучать по маме. Она старалась сделать меня счастливым. Она очень старалась.
— Ты должен быть храбрым и сильным, сын. Мы орлы, ты и я. Твоя мама воробей, маленький, серый. Я всегда буду вспоминать о ней с нежностью. Ты же хочешь лететь со мной, или нет?
— Хочу, отец. Еще как!
— Тогда идем, сын. Мы должны поспешить. Твоя мама может вернуться в любую минуту.
Салли неподвижно стояла, слушая голоса — так зритель мог замереть перед экраном телевизора. Зритель может видеть и слышать, но и Салли могла представить бледное, нетерпеливое лицо сына так четко, что ей не требовалось входить в комнату.