Тень, темная и зловещая, накрыла равнину.
Дзинь!
Яйца упали и раскололись. Над наступающей процессией разнесся протяжный, пронзительный крик. «Королевская конница» свернула поближе к стене.
Слишком поздно! Поверхность была усеяна умирающими яйцеобразными существами, они разбивались и из них выливались желтки. Ни одно существо не корчилось от боли. Все они разбились, вид плавающих желтков был просто ужасен.
Внезапно Руфи вскрикнула:
— Взгляни на это! Это одно из тех безголовых созданий. Оно идет на нас!
Синий лучник вышел из тени у подножия стены и замер в ярком свете.
Его руки и ноги казались зигзагообразными. Все тело было каким–то угловатым. У лучника была тонкая талия и широкие плечи, и он застыл в такой же позе, как Зевс, собирающийся метнуть молнию. Стрела с ужасным звуком сорвалась с тетивы. Уэйн и Руфи ощутили кошмарное прикосновение смерти, когда безголовая фигура снова скрылась в тени.
Они пошли дальше. Они направились прямо к холму, мимо шествия гарцующих кузнечиков и марширующих яиц; на их лицах застыл ужас. Еще стрела одна пролетела мимо, взметнув столбик пыли, когда она ударила в основание холма.
Потом они карабкались вверх по склону, а потом спускались вниз, ища укрытие среди голубых теней, которые, казалось, прыгали на них из мрака.
— Это придает храбрости, — произнес спокойный голос.
…Мужчина сидел на валуне, сжимая в руках ружье. Это был крупный человек, широкоплечий, с усталым лицом. Свою рубашку он разорвал и сделал из нее повязку. Он сидел и моргал, глядя на свете; в глазах его застыло мучительное страдание. У его ног валялись стреляные гильзы. Он криво улыбнулся и начал подниматься — но тут же передумал.
— Я Джеймс Брайс! — сказал он. — Как вы здесь оказались?
Он махнул рукой в сторону другого валуна.
Садись, парень. Сейчас ты в безопасности. Я сдерживаю их, тщательно рассчитывая каждый выстрел.
Уэйн помог Руфи взобраться на валун и на мгновение застыл спиной к Брюсу, тяжело дыша, окидывая взглядом равнину. Затем он повернулся. Слова полились потоком.
Когда он умолк, Брайс мрачно кивнул.
— Понимаю! Все ужасно от начала до конца. Мы в ловушке этого мира, о существовании которого мы никогда не мечтали. И нужно благодарить за все мальчика Орбана! Потом заговорила Руфи.
— Матушка Гусыня, — шепнула она. — Старые англий ские детские стихи. Мир, который существует только в сознании мальчика Орбана. Каким–то образом он сделал его реальным, трехмерным.
Брайс странно улыбнулся:
— Вы так думаете? Это неправда, но догадка делает вам честь. Это означает, что вы по крайней мере твердо стоите на ногах. Вы знаете, что реальность нельзя изменить с помощью заранее сформированных представлений. — Брайс принужденно скривил губы. — Каким может быть другое измерение с логической точки зрения? Могут ли там обитать мужчины и женщины, подобные нам?
— Ерунда, не так ли? Как будет функционировать разум в другом мире, на определенном уровне совмещенном с нашим? Вспомните фантазии, которые сохранились в детской литературе. Разве это не мир кошмаров и жестокостей, без всякой гармонии и логики?
Он быстро поднял взгляд вверх.
— Шалтай–Болтай сидел на стене, Шалтай–Болтай свалился во сне. Из–за чего он упал? Бедный Шалтай–Болтай! Поплачь о нем — беги к стене и погляди, как он тщетно пытается собрать себя заново. Нет ничего ужасного в старом Шалтае–Болтае. Но ваше сердце разбито. Чудное старое тупое яйцо. Где же жестокость? Я скажу вам. Картина, которая навевает дьявольские фантазии, это и есть основа жестокости. Разбитое, дрожащее, живое яйцо, страдающее, расколотое, лишенное желтка.
— Но, — Брайс решительно взмахнул рукой, — мир детского чтения подобен колоде карт Таро. Помните старые истории о детях, которых заколдовали и измучили жестокие гоблины. Это подлинный гротеск, превосходящий все прочие гротески. Детское сознание широко открыто этому — оно восприимчиво. Ребенок по–настоящему всматривается в тот мир, в его грезы. И знаете, почему? Тот мир действительно существует — это суровая научная реальность. Когда мы вырастаем, мы об этом перестаем вспоминать.
Губы Брайса сжались.
— Психическая восприимчивость ребенка не притупляется окружающим миром. Он растет в двух мирах одновременно до тех пор, пока не приспосабливается к нашей реальности. Но автор «Сказок Матушки Гусыни» запомнил свои сны лучше, чем большинство людей.
Брайс сделал примирительный жест.