Безумие, казалось, овладело Уэйном, когда он смотрел на это. Он поднес руки ко рту и прокричал: «Кто ты?»
— Кто ты? — отозвалось эхо.
— Кто ты?
— Кто ты?
— Если оно скажет: «Кто я?», я умру! — истерически выкрикнула Руфи.
— Кто я? — дернулся сфероид. — Я умру!
— Подожди! — Брайс сжал руку Руфи и поднес палец к губам. — Это иллюзия — не больше. Просто ответ эха. Твое тихое «если оно скажет» в конце концов превратилось в крик. Оно повторило только последнюю часть. Оно не изменило вопрос. Оно просто повторяет то, что слышит!
— Нет, не так, — простонала Руфи. Сейчас оно собирается сказать «ты умрешь».
— Нет, если ты не закричишь первой, сказал Брайс, чуть заметно улыбнувшись. — Смотри, я покажу тебе.
Он поднес руки ко рту.
— Ты выживешь, — крикнул он.
— Ты выживешь, — послышалось в ответ.
— Это обещание, — крикнул Брайс.
— Это обещание!
— Видишь? — Брайс повернулся. — Ты не могла получить лучшего ответа. Типичный ответ политического
деятеля. То, что вы хотите услышать, возвращается как которое абсолютно ничего не значит.
Сфероид, состоявший из шестеренок и колес, откатывался теперь назад, прямо в небо. Он быстро удалялся, вибрируя, и наконец скрылся с глаз.
— Что ж, это был твой «король», — сказал Брайс. — У меня предчувствие, что это просто странный регулировочный механизм, который опускается с большими перерывами. Как будто винтики в часах устроены, чтобы стабилизировать качающийся маятник; они здесь необходимы, чтобы все шло своим чередом.
Руфи отскочил с вздохом ужаса. Три крошечные металлические фигурки вошли в лощину и спустились в яму, в обиталище дроздов, они шагали неуверенно, слепо тычась в разные стороны, как испуганные кроты.
Кроты? А почему не мыши? Слепые мыши?
Уэйн ответил первым:
— Три слепые мыши… Видишь, как они бегут, — он умолк, потрясенный.
— Хватит, — пробормотал Брайс. — Все они побежали к жене фермера, которая отрезала им хвосты разделочным ножом.
Он сделал красноречивый жест.
Я говорил тебе, что здесь проявилась истинная жестокость. Это дикая, бесчувственная, предельная жестокость. Зачем калечить слепых мышей? Разве это не ужасно? И все это есть в «Матушке Гусыне». Вряд ли какие–то стихи Матушки Гусыни остались за пределами этого мира. Охотники и те, на кого охотятся. Существа, ставшие жертвами слепой жестокости, сбитые в полете. Кто убил петуха Робина?
Казалось, мрачное недоумение овладело Брайсом.
Петух Робин! Самый жестокий из всех! Он такой дьявольски злой и жуткий, что некоторые редакторы «Матушки Гусыни» вычеркивали его, как будто это не подходит для детей! — Он нахмурился. — Не все ли равно, кем был петух Робин? Почему все так ужасно? Петух Робин с его окровавленной грудью, из которой торчит дрожащая стрела. Почему петух Робин такой необычный, почти чуждый этому миру? Почему нужна пауза? Жестокость прерывается, чтобы стало интересно? Почему все ответили: «Не я! Не я!» Почему все в этом мире определили, что петух Робин — единственное существо, которое нельзя было убивать?
Брайс шагал взад и вперед, поглядывая на холм, как будто с холодным опасением.
— Любопытно! Не только Матушка Гусыня проливает свет на порядки этого мира. На древней китайской вазе есть надпись: «Посмотрите, как суровые черные птицы летят к солнцу, преследуемые стрелами тьмы!» А еще Льюис Кэрролл! В «Алисе в стране чудес» есть вещи, которые, кажется, тоже имеют отношение к этому миру. Почему Алиса казалась детям такой реалистичной? — Он пожал плечами. — Некоторые люди, по–видимому, хорошо помнят видения своего детства. К счастью, их немного Зеркало Алисы — это просто символ. Мальчик Орбан обнаружил научно доказанную реальность, скрытую за этим символом. Он действительно сконструировал зеркало, позволяющее проникнуть в иное измерение!
Руфи уставилась на него:
— Ты утверждаешь, что все дети — опасные маленькие монстры?
Брайс встряхнул головой:
— Нет. Только очень особенные дети. Дети, которые были полностью отрезаны от нормальной жизни, как Орбан. Это стимулировало их воображение. Но думаю, мы все подсознательно догадываемся, как много у детей опасных знаний. Почему люди любят сочинять стихи о жестокости детей? Помнишь стишки про маленького Вилли: «Маленький Вилли сестренку повесил. Ее мы нашли, а уже было десять. Вилли всегда был изрядный шалун. Ему только шесть — а уж взялся за ум».
Откуда–то с равнины послышься ответный шепот, как будто жестокие слова снова подстрекали синий мир к деятельности. Тихий шелест прокатился по равнине, зловещий, леденящий.