Рома заглянул в больницу разок, помог мне с переездом в другую палату. Иногда звонил. Не так чтобы часто. Но у него жена, поэтому я не обижался. И это его: до-о-о, оно не изменилось. Дима с Аней приходили в гости. Дима иногда звонил, интересовался. Но, во‑первых, к тому времени он уже уволился с предприятия, а во‑вторых, мы не так уж долго были с ним знакомы по сравнению с остальными. Он пришел на предприятие позже других. На какое-то время я оказался в человеческом вакууме. Поначалу, конечно, злился, потом — перестал. Яна была рядом. Дети в больницу не приходили, но это я им не велел: в отделении опухолей головы и шеи можно увидеть очень неприятные картины. Мужчина без носа. Старушка без куска верхней челюсти. Тонкая и худая как смерть девушка с выпученными глазами. Не стоит им на это смотреть. Мы общались по скайпу. У меня в больнице был планшет, а домой мы купили недорогую веб-камеру. Майя любила показывать мне в эту камеру свои рисунки. Это были чудовищно прекрасные каракули четырехлетнего ребенка. Влад стеснялся и бормотал, отводя глаза: выздоравливай, пап. Мама рассказывала, как правильно питаться. Овощи обязательно. Побольше овощей. И конечно, все они рассказывали о случаях выздоровления безнадежно больных; мама встречала множество подобных случаев по телевизору.
Интересно, что чаще всех из моего отдела мне звонил парень, с которым (когда я был здоров) мы общались меньше всего, Виталик. Мы были коллегами, но не более того. Здоровались, перешучивались; не находилось общих тем. Впрочем, как-то он признался мне, что хотел быть писателем; помню, меня это удивило. Он обещал дать мне почитать свои рассказы, но так и не дал. Когда я заболел, Виталик звонил мне по крайней мере пару раз в неделю. Звонил и Яне: интересовался моим самочувствием. Собирал на предприятии деньги на мое лечение. Он плохо меня знал; может, поэтому ему было легче помогать.
Когда мы уже собрались выйти из катакомб, мы вдруг поняли, что заблудились. Не сказать, чтоб совсем безвыходно: просто после очередной фотосессии в живописной части штолен никто из нас не смог вспомнить, в какую сторону надо повернуть, чтоб вернуться к выходу. В одном из фонариков почти сели батарейки, а Крупковский, как оказалось, взял запасные неподходящего размера. Я подумал: что, если мы останемся без света? Сумеем ли мы отсюда выбраться?
Все наши разговоры сразу прекратились. Никто не шутил, не смеялся. Мы пошли наугад. Казалось, тьма сгущается. Я вдруг вспомнил черного человека, которого боялся в детстве: Фантомаса из подвала. Жуткая безобразная тень. Мне показалось, что я слышу сзади чьи-то шаги. Конечно, это ерунда: скорее всего, это было эхо наших собственных шагов. Но я пошел быстрее. Все остальные тоже ускорились. Не знаю, я не спрашивал у них потом: может, они тоже слышали чьи-то шаги? Какая-то тварь преследовала нас. Конечно, это ерунда, говорил я себе. Здесь никого нет. Я взял Влада за руку; он не протестовал. Штольня все не кончалась. Поворот за поворотом — и темнота впереди. Помню, никто не произносил ни слова. Может, все испугались, что не сумеем выбраться. Может, что-то слышали. Может, думали, что слышат. Это был безотчетный, панический страх.
— Кажется, тянет теплым воздухом, — сказал Рома.
— Точно, — подтвердил Крупковский.
Мы зашагали еще быстрее. Наконец за очередным поворотом показался свет. Выход был закрыт решеткой, а за решеткой зеленел кустарник. Между прутьями решетки хватало места, чтоб пролезть. Тяжело дыша, мы все выбрались наружу. Снова зазвучали шутки. Крупковский попросил воды: умыться. Перед тем как уйти из штолен, он, как единственный в подходящей одежде, в одиночестве исследовал заваленный камнями узкий боковой тоннель и сильно испачкался. Помню, как ждали его возле входа в этот тоннель. Он долго не возвращался, карабкался невидимый по камням: мы слышали звук. Потом и этот звук пропал. Крупковского все не было. Рома покачал головой: а вдруг он застрял? Но вот вдалеке замелькал свет фонарика, и раздалась жизнерадостная ругань: все облегченно вздохнули. Крупковский полз обратно. Мы помогли ему выбраться. Ну что там? — спросил Дима. Крупковский махнул рукой: там еще дофига, коридоры, коридоры; но я побоялся заблудиться. Молодец, сказал Рома, герой! Да ну вас, сказал Крупковский. Давайте фоткаться, предложил Дима. Мы сфотографировались. А потом был этот бег к выходу: как будто кто-то за нами гнался. Впрочем, при свете дня вспоминать наши страхи было смешно.