Дома я первым делом заглянул в комнату, включил свет. Мерзкая тварь с хвостом сидела на самом виду, посреди комнаты, злобно на меня зырилась. Надо бы испугаться, но выпивка надежно бодрила. Я смачно харкнул в сторону зверя, обложил его матерно, ушел на кухню. Нахлюпал полный стакан водки, достал горбушку хлеба, вскрыл консервы. Сейчас булькну залпом двести пятьдесят и бай-бай. Пусть хоть вся преисподняя здесь шабаш справляет. Я приложился к краю стакана и, запрокидывая голову всё сильнее, начал медленно втягивать тёплую муторную жидкость.
Вдруг что-то тяжёлое и мягкое ударило меня в затылок. В лоб впились острые иглы когтей. Нестерпимая боль пронзила голову. Я вскрикнул, дёрнулся, опрокинулся навзничь вместе со стулом, хрястнулся теменем о плинтус.
Тут же вскочив, я зажал лоб ладонями, чувствуя - кожа содрана, сочится кровь. Кот, изогнувшись дугой на столе, напружинился, вот-вот снова на меня прыгнет. Сердце у меня стиснуло: почему он меня вовсе не боится? Почему?! Я, с ужасом глядя на взъерошенную дикую тварь, пошарил рукой сзади себя: чем бы её садануть? Если она ещё раз в меня вцепится, я заору на весь дом.
Рука наткнулась на кастрюльные крышки: они сушились на стене в специальном каркасе. Выхватив нижнюю, самую тяжёлую, я запустил её в кота. Тот увернулся, соскочил на пол. Я цапнул другой эмалированный диск, с маху швырнул: на! Он, вращаясь, разрубил бы тварь надвое, если б попал. Но опять мимо. Ах, тебе мало? Не боишься, гадина? Зверь презрительно меня рассматривал. Я сгреб двумя руками чайник с плиты и обрушил его на кота: гром, грохот, звон, брызги... Тварь, наконец, растворилась за дверью. Снизу послышался раздраженный стук.
Да пошли вы!
Я опустился на стул и сидел, застыв, с полчаса, тупо уставившись на бутылку. Потом налил водки в ладонь, смочил израненный лоб, заскрипел зубами. В бутылке плескалось ещё порядочно. Хотел налить в стакан, но, удивив сам себя, опрокинул поллитровку над раковиной, вытряхнул всё до последней капли. Посидел ещё, подумал, достал из-за стола пятилитровую банку с остатками браги, тоже слил в канализацию.
В ванной глянул на себя в зеркало: ничего себе - видок! Словно в драке побывал. Залез под холодный душ, полоскался, пока не посинел. То и дело в голове мелькала мыслишка: не кликнуть ли соседей на помощь? Однако ж, чёрт его знает: упекут ещё в психушку. Соседи у меня те ещё типы, да и любовью ко мне не пылают - жена постаралась в своё время, настроила.
Хмель окончательно выветрился. Голова, хотя и гудела, но работала ясно. Я прошёл в комнату, всмотрелся по углам - пусто. Где же может он прятаться? А-а-а, да вот же где! Наконец до меня дошло. Я подкатил журнальный столик к шифоньеру, на столик взгромоздил стул, вскарабкался, заглянул на антресоль. Так и есть, кот лежал на самой верхотуре.
Он опять вёл себя как-то странно: лежал обыкновенно, по-кошачьи, укрылся хвостом, спокойно, мирно щурился на меня золотыми щелками зрачков. ещё бы замурлыкал, подлец, тогда б вообще идиллия. Словно не он час тому назад чуть не выцарапал мне глаза.
Я смотрел на кота в упор, но ни страха, ни злости в себе тоже не находил. Устал, видимо. Вдруг мысль юркнула в мозгу: уж не моя ли это благоверная? А что? Она ж ведьма ведьмой. Обернулась хвостатой тварью и терзает теперь меня, мучает...
Впрочем - бред. Пора кончать. Я спустился, принес из кухни консервы, которые чудом каким-то устояли на краешке стола, подсунул банку коту (или кошке - чёрт там разберёт) под нос. Зверь хмуро на меня взглянул, равнодушно свернулся калачиком, затих. Почему он ничуть не тревожится? Ведь я могу схватить его сейчас и... А что, если топорик отыскать?
Кот, словно учуяв мои мысли, приоткрыл один глаз: мол, хватит глупостей.
- Ну и бес с тобой, - устало сказал я и оставил его в покое.
Только лишь я коснулся подушки головой, как провалился в темную, бездонную - без сновидений - пропасть.
4
Бывшая тёща искренне обрадовалась, увидев меня на пороге.
Это меня вдохновило. Мы с ней вопреки поговоркам-анекдотам друг на дружку никогда не злобились. Журила она меня, бывало, за лишнюю рюмашку, но - жалостливо, с сочувствием. И когда доводилось ей при баталиях наших семейных присутствовать, чаще мою сторону держала, дочку свою от излишней злобы урезонивала.
Жены дома не оказалось - в баню она пошла. Я вспомнил: сегодня же воскресенье - Божий день. Значит - Бог в помощь. тёща начала удерживать: здесь дождись, чай вот закипел, щи разогреваются. При слове "щи" я сглотнул слюнки, но всё ж решительно взялся за ручку двери: пойду встречу. Ждать не было сил.
Городская баня дымила на соседней улице. Я встал у крыльца и вскоре увидел свою Галину Фадеевну. Она меня не заметила. Шагов полста я шёл за ней вплотную в странном волнении, никак не находя решимости окликнуть. Наконец проглотил ком в горле.
- Галя!
Она обернулась и - вспыхнула, качнулась ко мне. Лицо ее, розовое, сияющее, было детски беззащитным без косметики, милым и родным. Но тут же она нахмурилась, насупилась, отступила на шаг.
- Чего тебе? Зачем припёрся?
- Галь, не надо... Я прошу... Я по-серьёзному...
Меня бодрила-подбадривала её первая реакция, непроизвольная: не безразличен же я ей?
Долгим, тяжёлым, мучительным, изматывающим получился тот наш разговор. Жена поставила жёсткий ультиматум: лечиться. Как я ни корчился, ни извивался - пришлось согласиться. тёща по радостному случаю обрадовано колготилась, потчевала меня соленьями-вареньями и всё приговаривала:
- Так-то лучше, ей-Богу. Мирком да ладком - оно и справнее. Без водочки-то куда как слаще жить...