Дарлинг знал, что этот вахтенный будет исполнять свои обязанности и теперь, когда впервые в жизни наиболее горячей надеждой Дарлинга было то, чтобы море под ним оставалось бесплодной, безжизненной пустыней.
Его дыхание замедлилось; мозг поддался усталости. Вахтенный стоял на страже, одинокий часовой.
46
Гигантский кальмар распустил свою мантию, втянул воду внутрь и выбросил ее через воронку в животе. Он продвигал свое огромное тело сквозь ночное море с силой, которая толкала волны перед ним и оставляла водовороты позади.
Гонимый самым главным из всех импульсов, он мчался в одну сторону, затем остановился, бросился в другую, заставляя свои многочисленные рецепторы собирать все больше и больше разрозненных сигналов, которые возбуждали его до неистовства. Химические процессы в его организме пришли в замешательство, и хроматофоры, приведенные ими в действие, меняли окраску плоти от бледно-серой до розовой, темно-бордовой и красной, отражая эмоции от беспокойства до страсти.
Получаемые сигналы были частично незнакомы, а частично известны твари, но ее мозг регистрировал только то, что они были неотразимы.
И поэтому тварь мчалась все дальше и дальше, взмывая вверх и снижаясь, как самолет, потерявший управление, или гигантская хищная птица, впавшая в неистовство.
Внезапно кальмар наткнулся на струю сигналов: это был след, ясный и безошибочный.
Тварь направилась по нему, забыв обо всем остальном.
47
Дарлинг проснулся, не понимая, что его разбудило. Некоторое время он спокойно лежал, прислушиваясь и стараясь понять, что происходит.
Он услышал знакомые звуки: жужжание холодильника, царапанье по бумаге самописца эхолота, дыхание Тэлли. Все окружающее было знакомо: темнота, прорезаемая только слабым красным мерцанием из нактоуза в рулевой рубке. Но он почувствовал изменения в движении «Капера». Появилось какое-то сопротивление, как будто судно больше не двигалось вместе с морским течением, а скорее боролось с ним.
Вип скатился с койки, прошел к двери и шагнул наружу. Как только его глаза определили направление движения воды, он понял, в чем дело. Судно шло в противоположном направлении.
Что-то тянуло его назад.
Тогда Вип посмотрел на корму и увидел, что по ней плещут и разбрасывают брызги небольшие волны. Тросы все еще уходили в воду под прямым углом, но они дрожали, и даже на расстоянии Вип слышал высокий писк напрягающихся волокон.
«Ну вот, — подумал он. — Начинается».
Он нырнул обратно в каюту и закричал:
— Маркус!
Тэлли выпрямился на скамейке и спросил:
— Что?
— Включите ваш монитор, док, — скомандовал Дарлинг, затем позвал снова: — Маркус! Давай сюда.
— Почему? — спрашивал еще не проснувшийся как следует Тэлли. — Что...
— Мы подцепили на крючок этого сукина сына, вот что. И он тащит нас назад.
Дарлинг потянулся через Тэлли и включил монитор. Экран сверкнул и осветился. Изображение было неопределенным: водоворот пузырьков и теней, вспышки света, пронизывающие темноту, — картина хаоса и неистовства.
— Приманка! — вскричал Тэлли. — Где приманка?
— Он ее захватил, — сказал Дарлинг, — и пытается удрать.
Как раз в это время снизу появился Шарп. Дарлинг сделал ему знак и вышел наружу.
Мэннинг, весь мокрый от брызг, стоял на корме, уставившись на звенящие тросы.
— Это он? — спросил американец.
— Или это наш зверь, или мы подцепили самого дьявола.
Дарлинг направил Шарпа на лебедку правого борта, а сам подошел к лебедке на левом борту, и вместе они принялись накручивать тросы.
Некоторое время ничего не получалось: вес на лебедках был слишком велик, чтобы подтянуть его, поэтому барабаны просто прокручивались под тросами. Судно продолжало двигаться в обратную сторону, разбрасывая брызги, когда корма зарывалась в волны.
Но вдруг тросы ослабли, и судно остановилось.
— Напряжение исчезло, — сказал Шарп. — Что он, сорвался с крюка?
— Может быть. Или просто поворачивает. Не могу сказать точно. Продолжай накручивать.
Они накручивали одновременно правый и левый тросы, выбирая по футу каждую секунду — десять морских саженей в минуту. Мускулы на руках Дарлинга болели, а затем начали гореть, и он менял руки каждые несколько поворотов.
— Вип, он, должно быть, сорвался, — предположил Шарп, когда двухсотсаженные отметки на тросах прошли через барабаны лебедок и упали кольцами у их ног. — Должно быть, сорвался.
— Не думаю, — ответил Дарлинг. Его рука лежала на тросе, и он проверял его натяжение. На тросах находился груз, но напряжение отсутствовало, была тяжесть, но не было активности. — Судя по тросам, он здесь, но он не тянет. Может, отдыхает.
— А вдруг мертв? — произнес Шарп с надеждой.
— Продолжай наворачивать, Маркус, — ответил Дарлинг.
Из каюты появился Тэлли.
— Я ничего не могу рассмотреть на видео. Это какая-то мешанина.
— Но тем не менее оставьте камеру включенной.
— Я так и сделал.
Тэлли встал позади них, прислонившись к переборке каюты. Он вынул из ящика еще одну видеокамеру и спешил зарядить в нее магнитную ленту и присоединить батарею.
Внезапно Шарп воскликнул:
— Вип! Смотри! — и указал рукой.
Тросы больше не висели вертикально, они медленно начали скользить прочь от судна. Но лебедки не захлебывались, и трос продолжал поступать на борт.
— Он поднимается! — закричал Дарлинг. — Он совсем как сарган, пытающийся сорваться с крючка: тянет, останавливается, набирается сил, а теперь вновь собирается действовать. — Он посмотрел на Мэннинга и проговорил: — Взведите курок. Это то, чего вы ожидали. — Потом обратился к Тэлли: — Если вы хотите снять что-то на пленку, док, делайте это быстрее. Зверь не собирается здесь задерживаться.
В последующие минуты никто не произнес ни слова. Для Дарлинга молчание было подобно обманчивому спокойствию в центре урагана.
Дарлинг и Шарп вращали рукоятки лебедок, трос поступал на борт, но вот он закончился, и через фальшборт загрохотали большие замки, а за ними последовали первые отрезки кабеля.
— Осталось пятьдесят саженей, Маркус, — сказал Дарлинг. — Это еще одна-две минуты.
Кабели поступили на лебедку вслед за замками, подрагивающие, натянутые и уходящие под углом в глубину.
Тварь, должно быть, приближалась к поверхности. Определить наверняка было нельзя, так же, как и определить, глубоко ли она находится и как далеко от судна.
Все пристально смотрели на воду за кормой, пытаясь проследить серебряные нити кабеля, рассмотреть что-то за пределами круга света, отбрасываемого галогенными лампами.
— Покажись, ты, ублюдок! — выкрикнул Дарлинг и внезапно понял, что характер его страха изменился. То, что он ощущал теперь, не было боязнью, предчувствием или ужасом, это было возбуждающее чувство опасности перед встречей с противником более грозным, чем он когда-либо себе представлял. Это было почти как электрозаряд, здоровый страх, подумал он, и этот страх переплетался с лихорадкой охотника.
В этот момент лебедки дернулись, забуксовали, и только что вытащенный из воды кабель рванулся из уложенных на палубе колец и зазмеился за борт.
— Что это он делает? — закричал Шарп.
— Он опять удирает, — ответил Дарлинг, схватил рукоятку лебедки и налег на нее, но лебедка отказывалась работать, и кабель продолжал отступать в воду.
— Нет! — заорал Мэннинг. — Задержите его!
— Не могу, — ответил Дарлинг, — и ничто не сможет.
— Вы просто не хотите. Вы боитесь. Я покажу вам, как надо.
Мэннинг бросил винтовку, нагнулся к кольцу кабеля, лежавшему у его ног, и ухватился за него.
— Не трогайте! — завопил Дарлинг и сделал шаг к Мэннингу, но прежде, чем он смог остановить американца, Мэннинг набросил кабель на буксирную стойку, которая проходила до самого киля, закрутил и привязал его.
— Вот, — заявил он.