огда мы наконец добрались до лаза, и пробрались внутрь, то некоторое время просто лежали на полу обессиленные, и даже голод не мог заставить нас подняться. В коридоре раздавался какой-то шелест, но мы совершенно не обращали на него внимания, тут мы были в безопасности, да и Тварь не стала бы шуметь, это не в ее привычках. Затем в коридоре все затихло, а мы уже передохнувшие, выбрались в коридор. Запах муки растекался по коридору, и мы бегом бросились к мешку, из дырки по прежнему сыпалась мука, стоило лишь немного подчерпнуть. Мы принялись набивать рот мукой, и она сладкой жидкой массой растекалась по рту. Дети оживились, и стали со смехом отталкивать друг друга, стремясь протиснуться поближе, я даже грозно цыкнула на них, но особого эффекта не достигла, слишком все изголодались. В итоге я просто расслабилась, с удовольствием наблюдая, как кушают дети. Ко мне подбежала дочка, самая крупная из всех, а потому первая пробившаяся к муке, и уже удовлетворившая свой голод. «Мама, мама, а кто это такие?» и указала наверх мешка, я подняла голову, и закричала диким голосом,-”Бежим!”. Наверху мешка сидели три копии Твари, пусть намного меньше ее самой, но значительно крупнее нас. И смотрят прямо на нас, взгляд их жуткий, не мигающий, взгляд пронзающий душу. Стоявшая рядом со мной дочка не стала ждать разъяснений и бросилась к лазу, но остальные дети с изумлением смотрели на меня, и не спешили убегать, а я тем временем видела, как сверху, один за другим падают черные туши, как ловко выбрасывают лапы, как из этих лап вытягиваются когти. Что-то изменить я была не в силах, а потому бросилась бежать. И вновь мне в спину летело страшное рычание, крики боли и отчаяния. Уже заскочив в лаз, я обернулась, и увидела, что за мной бежит один из моих сыновей, но даже не успела обрадоваться, как на него обрушилась огромная лапа, прижавшая его к полу. На сцене появилась сама Тварь. И она аккуратно подтянула моего сына к себе, и зажав его в пасти, понесла его к своим детям. Мы сидели с дочкой в лазе, идти нам было некуда, да и смысла не было. Всюду царил голод, и теперь было понятно, что Тварь теперь не одна, пусть ее дети пока еще маленькие, но уже способны убивать. Я повернулась к дочери,- Нам нужно уходить в поля. Уходить так далеко, как только сможем, и никогда не возвращаться обратно. Дочка смотрела на меня, и молча кивнула. Я тем временем продолжала, - Ночью мы еще раз выйдем к мешкам, подкрепимся, а после будем уходить. В полях сейчас мало пищи, поэтому нам придется сложно, но тут у нас все меньше шансов с каждым днем. После этого я отвернулась и попыталась заснуть. Сон не шел ко мне, и в голове плыли образы, мимо меня скользили мои дети, Пип, Фум, Куцая, Маркус, и остановился этот калейдоскоп на образе моей матери. «Уходи далеко, так далеко, как только сможешь», так говорила мне она, так и я говорю своей дочери, все верно, детей нужно учить. После этого я уснула... Ночью мы выбрались в коридор. В воздухе пахло мукой, и к этому сладкому запаху примешивался запах крови. Но нас это не особо смущало или пугало, нам хотелось есть, а потому мы продвигались к мешку. Вокруг царила тишина, Твари не было видно, и мы набросились на муку. Насытившись, мы побежали обратно, залезли в лаз, и преодолев его очутились на улице. Была уже глубокая ночь, небо было облеплено звездами, и я невольно подняв голову, увидела Тварь. Она сидела на самой высокой точке города, и пела. И хоть мы были далеко, мы явно слышали эту песню. И эта песня была прекрасна, она убаюкивала и дарила покой. Я стояла завороженная этой песней, и лишь толчок в спину от дочки, привел меня в чувства. Мы развернулись и бросились бежать, подальше от Твари, подальше от города, подальше от смерти. Бежали мы долго, улицы сменяли переулки, переулки сменяли улицы, иногда дорогу нам перегораживали здания, приходилось искать обходной путь. В итоге мы оказались перед той площадью, на которой погибла моя мать и Куцая. Я обернулась к дочери,- “Через эту площадь нужно бежать быстро, не останавливаться, только бежать. За ней будет еще немного домов, но за ними уже начинаются поля, но и они не сразу станут безопасными, поэтому нужно бежать столько, сколько хватит сил.”. Я осмотрелась, все кругом выглядело спокойным, царила тишина, а на горизонте начало подниматься солнце. На площади не было снега, это облегчало нашу задачу. “Бежим”,- бросила я, и рванулась вперед. Бежать по камню было легко, со стороны поля подул легкий ветерок, который принес запах влажной земли, и это был запах свободы. В нем я ощущала запах сладкой молодой кукурузы, вкус сладкой воды из ручья. Я забылась, и мне казалось, что я вновь бегу ранним утром к ручью, и вновь на головой шумят страшные ветки. Они угрожают мне, обещают прижать к земле, проткнуть своими ветками. В голове прояснилось, и я увидела, что мимо меня пробегает моя дочь, которая добегает до края площади, и скрывается в переулке. А я, почему я не бегу? И почему я лежу на земле? И что меня держит сверху? С трудом поворачиваю голову, чтобы осмотреться, и вижу, что меня прижимает к земле огромная лапа, из которой торчат ужасные когти. От накатившего ужаса я начинаю громко кричать. Этот крик придает мне сил, и из-за всех сил дергаюсь вперед, стремясь вырваться. У меня это почти получается, но в последний момент, в меня впивается коготь, и мощный рывок отправляет меня в полет. Коготь, державший меня срывается, а я падаю и удар от падения выбивает из меня дыхание. Я пытаюсь подскочить и бежать, но легкие жгёт огонь, и мне удается сделать всего пару шагов. Перед глазами плывет площадь, и я совершенно не могу понять, куда мне нужно бежать. В какой-то момент, глаза фокусируются, и я вижу сидящую впереди меня Тварь. Она смотрит на меня, своими огромными глазами, и в этом немигающем взгляде нет нечего, никаких эмоций, только одна скука. Силы вновь возвращаются ко мне, и я бросаюсь бежать, сзади я слышу, как когти Твари скребут камень, и она одним прыжком оказывается впереди меня, ловко бьет меня и я вновь качусь по камням. В какой-то момент сознание покидает меня, и я парю в спасительной темноте, но вскоре меня выдергивает из нее, и тут же наваливается боль. Боль от тех ран, что Тварь нанесла когтем, от ушибов. Не в силах переносить эту боль, я вновь начинаю кричать. В ответ нечего не происходит, и я пытаюсь оглядеться, Твари не видно, и я вновь пытаюсь бежать. Мне уже не важно куда, лишь бы подальше от этой площади, хочется забиться в самую глубокую нору, и сидеть там, пока весь этот кошмар не уйдет. Сперва у меня получаются лишь мелкие шаги, но постепенно я смогла перейти на нормальный шаг, а потом и легкий бег. И пусть все мои раны болели, жажда жизни, гнала меня вперед, туда, где кончалась площадь. И вот он, край площади, всего пара шагов, сзади я слышу, как приземляется что-то крупное, и только краем глаза я успеваю заметить, как мелькает лапа, прежде чем вновь отлетаю на центр площади. От удара трещат все кости, и я уже не могу даже кричать, лишь жалкий писк вырывается из меня. Все тело пронзает боль, и я понимаю, что мне уже не уйти с этой площади. Я больше не стану подниматься, я не стану служить развлечением, пусть Тварь меня добивает, но я больше не встану. С такими мыслями я лежу, с трудом подбирая дыхание, и уже даже не понимаю, откуда ко мне приходит боль. До меня доносятся возмущенный крик Твари, ну конечно, игрушка не желает больше играть. Через некоторое время, Тварь подходит ко мне, и я чувствую, как она подталкивает меня, заставляя бежать. Я безвольно переворачиваюсь под ее толчками, но даже не делаю попытку бежать. Тварь садится рядом, и принимается облизываться, делая вид, что я ей совершенно не интересна. Так проходит некоторое время, и заскучавшая Тварь вновь подходит ко мне, и вновь трогает лапой. И видя, что это бесполезно, меняет тактику, и начинает впивать в меня когти. Взвыв от боли, я подскакиваю и пытаюсь бежать, бегу я петляя, и в какой-то момент возле меня вновь приземляется Тварь, но в этот раз взмах ее лапы проходит мимо меня, и я обрадованная ее промахом, рванулась вперед. Но уже через десяток шагов я почувствовала, как в мою спину вонзаются когти. Боли уже не было, я обмякла, словно кусок тряпки, и в последних крохах сознания, я осознавала, что Тварь тащит меня к себе. Впрочем меня это уже не волновало, как и то, что меня обхватили клыки, и в наступившей темноте я уже не слышала того, как ломается моя шея.