— Сашка, привет! Давно не виделись.
Я остановилась и посмотрела на подходящего ко мне парня. Это был Стас Борзов, мой ровесник и лучший друг детства. Правда, сейчас мы почти не общаемся: однажды ему стало неинтересно со мной играть, и наши пути разошлись. Но я ни капли об этом не жалела, потому что Стас был трусом, который ни разу за свои пятнадцать лет не высунул нос на поверхность. Я тяжко вздохнула и сказала:
— Привет.
— Была на поверхности?
— Да. Зайчиков вот поймала. Папа будет рад.
— Вряд ли, Саш. Он второй день бешеный ходит.
— Что-то случилось? — я обеспокоенно переступила с ноги на ногу и покрепче прижала притихшую сестру к себе.
— Так тебя сколько дней не было? Отец уже собрался идти на твои поиски. У вас дома как раз сейчас совет.
Я напряглась: только этого мне не хватало. Боюсь, как бы папа не запретил мне вообще покидать поселение. Я сорвалась с места и побежала к дому. Распахнув дверь, я громко крикнула:
— Папа, я дома!
Пять пар глаз посмотрели на меня и дружно вздохнули.
— Александра, чёрт возьми, почему так долго? — папа вскочил со стула и быстрым шагом направился ко мне, — где ты была?
— В лесу, — коротко ответила и опустила на пол Кэт, — охотилась. За зайцами.
Я прошла к столу, за которым безмолвно сидели четверо старших мужчин, и положила двух зайцев.
— По мясу соскучилась, — продолжила я и улыбнулась старшим. Я ждала, что папа сейчас взорвётся, но уповала на то, что ругать при чужих он меня не будет. Но я не угадала — мужчины встали по очереди и двинулись на выход. Только последний, дядя Рэм, остановился перед отцом и сказал:
— Не ругай её сильно, брат. Все-таки молодым нужен свежий воздух.
Хлопнула дверь, папа тяжело вздохнул и упал на стоящее рядом кресло.
— Китти, иди в свою комнату, поиграй, — попросил папа и когда девочка убежала, приказал, — подойди.
Мне ничего не оставалось, как покорно доплестись до папы и сесть напротив.
— Сашенька, — начал он удивительно нежно, — я не знаю, как объяснить тебе так, чтобы ты поняла. Да и не смогу, наверно. Ты пятнадцать лет прожила, не ведая страха, а я знаю, что это такое. Я видел, как эти твари, эти мерзкие звери убивают. Я видел, как они, отследив передвижение одного человека, выходили на целые поселения. Я видел, с каким удовольствием эти твари убивали всех, не оставляя в живых даже детей.
Папа откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.
— А теперь представь, что одна такая тварь выследит тебя и придёт за тобой в бункер, и окажется внутри. Просто представь, что ты станешь виновницей смерти сорока девяти человек. Представь и запомни это на всю жизнь.
Папа открыл глаза, тяжело встал и, ни разу не взглянув на меня, ушёл в свою комнату.
А мне стало обидно. Из глаз хлынули слёзы, и я начала давиться беззвучными всхлипами. Я ведь хотела просто порадовать сестрёнку мясом, ведь оно так редко бывает у нас на столе. Мне было обидно, что папа не доверяет мне, а ведь я всегда была лучшей на уроках выживания, я умела пользоваться огнестрельным оружием, луком и арбалетом, я, в конце концов, идеально прячусь и делаю ловушки, из которых не выбраться живым!
Со злостью я вытерла слёзы с лица, резко встала и подошла к кухонному столу. Надо было разделать заячьи тушки и сделать вкуснейшее рагу для любимой сестрёнки.
* * *
Я сидела на ветке старого раскидистого дуба и медленно жевала кусочек вяленого мяса. Солнце приближалось к своей полуденной отметке, а я так и не смогла выследить ни одного кабана. Животные будто чуяли присутствие людей и уходили всё дальше в лес. И я шла за ними. Со временем отец смирился с моим долгим отсутствием дома, и иногда я не возвращалась в бункер неделями. Я просто не хотела туда возвращаться: стены под толщей земли давили на меня, вгоняя в депрессию. После того случая пять лет назад, когда отец объяснил мне, что я могу случайно убить всё поселение, я не выходила наружу полгода. И это заточение закончилось для меня паническими атаками и непрекращающимися истериками. Мне казалось, что стены дома начинали сужаться, ломая мои кости, мне не хватало воздуха, а в ушах постоянно стоял шум. Доктор Раевский после очередного моего приступа сказал, что у меня клаустрофобия, и он не психолог, чтобы такое лечить. Именно тогда отец и махнул рукой. И именно тогда я, наконец, почувствовала себя свободной. Я выбежала из бункера в ясный солнечный день, глубоко вдохнула влажный свежий воздух и побежала. И бегу, наверно, до сих пор.
С каждым годом я углублялась всё дальше и дальше в лес. Он казался бескрайним, диким, необузданным. Я знала каждый сантиметр этого леса на сотню километров в радиусе и старалась исследовать всё больше. А сейчас на меня напала какая-то апатия. Скорее всего это усталость. Такое иногда случалось, и это означало, что я хочу домой. Да, пожалуй, пора возвращаться. Я спокойно доела мясо, надела на плечи небольшой рюкзак, в котором хранила запасы еды, пристроила поудобней арбалет на спине и начала спускаться с дерева, когда меня привлёк непонятный шорох внизу, и я затаилась в листве. Судя по звуку шуршащей травы, это был крупный зверь, но осторожный — если бы не штиль, я бы точно не услышала его передвижений.