Я уже упомянул, что нерушимая монотонность окружавшей меня равнины была источником потаенного страха; думаю, однако, что страх этот усилился, когда я добрался до вершины холма и заглянул в находившуюся с противоположной стороны пропасть, глубокий каньон, черные уступы которого луна пока еще не могла осветить полностью. Всматриваясь в бездонную пучину вечной ночи, я подумал, что нахожусь на краю света. Сквозь охвативший меня ужас пробилось воспоминание о «Потерянном рае» и о том, как Сатана совершал свой страшный путь в глубины ада.
По мере того, как луна поднималась выше, я начинал различать, что края ущелья вовсе не перпендикулярны поверхности земли, как мне показалось сначала. Уступы и обнажения камней образовывали удобную лестницу для спуска, а через несколько сотен метров уклон становился менее крутым. Повинуясь импульсу, который я не смог бы себе объяснить, я с трудом спустился по камням и остановился возле более пологого откоса, заглядывая в адские глубины, куда не проникал свет.
Внезапно мое внимание привлек гигантский объект на противоположном склоне, отсвечивавший белизной в лунных лучах. Я уверял себя, что это всего лишь огромный камень, но вместе с тем отчетливо видел, что его контуры и местоположение не были причудой природы. Более пристальный осмотр вызвал у меня чувство, которое я не в силах передать словами; ибо, несмотря на гигантские размеры камня, в этой бездне, разверзшейся на дне моря, несомненно, еще в младенческие дни нашего мира, я понял, что передо мной — правильной формы монолит, массивное тело которого не только обработано разумными существами, но и, по всей видимости, служило объектом поклонения.
Изумленный и напуганный, в то же время охваченный каким-то археологическим азартом, я более внимательно посмотрел вокруг. Луна, теперь уже почти в зените, ярко и жутко освещала взметнувшиеся вверх каменные кручи, охватывавшие ущелье, и обнажала внизу полоску воды, извилисто удалявшуюся вправо и влево от меня и почти доходившую до моих ног. По ту сторону ущелья небольшие волны омывали подножие циклопического монолита, на поверхности которого теперь можно было разглядеть надписи и высеченные фигуры. Надписи были исполнены неизвестными мне иероглифами, не похожими ни на какие из виденных мною в книгах; по большей части это были различные символы, изображающие обитателей моря, — рыб, угрей, осьминогов, ракообразных, моллюсков, китов и т. п. Некоторые иероглифы изображали морских тварей, уже вымерших, чьи разлагающиеся останки я видел на равнине, поднявшейся с океанского дна. Более всего, однако, изумила меня искусная резьба. Ясно различимы были, несмотря на разделяющую полосу воды, гигантские барельефы, сюжеты которых могли бы вызвать зависть у Гюстава Доре. Я пришел к выводу, что эти барельефы изображали людей — по крайней мере, человекоподобных, хотя они и были показаны плавающими, как рыбы, в подводном гроте и поклоняющимися какой-то высеченной из монолитного камня гробнице, тоже расположенной в морской глубине. Я не в состоянии детально описать форму и внешность этих существ, ибо даже воспоминание о них приводит меня в полуобморочное состояние. Превосходившие по своим гротескным очертаниям плоды воображения По или Бульвера, они тем не менее обликом напоминали людей, несмотря на перепончатые руки и ноги, уродливо широкие дряблые губы, вытаращенные глаза и прочие черты, вспоминать которые совсем уж противно. Любопытно, что своими размерами они совершенно не соответствовали окружавшей их обстановке; например, одно из этих созданий было изображено в момент смертельной схватки с китом, который выглядел лишь чуть-чуть больше, чем оно. Отметив гротескность их внешности и невероятные размеры, я в тот момент решил, что передо мной — изображения фантастических богов, которым поклонялись какие-нибудь примитивные племена моряков или рыболовов, вымершие задолго до появления первых предков пилтдаунского или неандертальского человека. Охваченный благоговейным страхом перед открывшейся мне на миг картиной древности, предположить которую не ре-шился бы самый смелый антрополог, я стоял в оцепенении, глядя, как луна бросает странные отблески на тихий канал, лежавший передо мной.
И тут внезапно я увидел это. Поверхность едва шевельнулась, когда это существо показалось над темными водами. Огромный, похожий на Полифема, чудовищный монстр из ночных кошмаров рванулся к монолиту, простер к нему свои гигантские чешуйчатые руки, склонил страшную голову и стал издавать какие-то звуки, неторопливые и размеренные. Думаю, что именно в этот момент я потерял рассудок.
Плохо помню, как я лихорадочно взбирался вверх по скале и, словно в бреду, шел назад к своей лодке. По-моему, я все время что-то пел, а когда не мог петь, то смеялся. Смутно припоминаю, что, как только я вернулся к своей посудине, разразился сильнейший шторм, во всяком случае, я слышал раскаты грома и тому подобные звуки, которые Природа издает лишь в моменты величайшего гнева.
Очнулся я в госпитале в Сан-Франциско, куда меня доставил капитан американского судна, подобравшего мою лодку посреди океана. В бреду я о многом рассказал, но слова мои, по-видимому, не привлекли достаточного внимания. Ни о каком вулканическом сдвиге в Тихом океане никто из моих спасителей не знал; да я и не считал необходимым настаивать на том, во что все равно никто бы не поверил. Встретившись с одним известным этнографом, я удивил его своими необычайно настойчивыми расспросами относительно древней филистимлянской легенды о Дэгоне или Боге-Рыбе; но вскоре прекратил свои попытки, поняв, что этот ученый безнадежно консервативен.
По ночам же, особенно когда луна была на ущербе, я видел то существо. Я пробовал спастись от него морфием, но наркотик давал мне лишь временное избавление, а постепенно прочно взял меня в свои цепкие лапы, сделав своим безропотным рабом. Теперь я намерен положить всему этому конец, поскольку описал все случившееся, чтобы предупредить людей или же… позабавить их, если они не отнесутся к этому всерьез. Я часто задаюсь вопросом — не было ли все происшедшее чистой галлюцинацией, горячечным бредом, охватившим меня, пока я лежал в лодке, плывущей в океане, под палящими лучами солнца. Много раз я задумывался об этом, и всегда передо мной возникал яркий зрительный образ. Я не мог вспоминать о море без дрожи, представляя себе безымянных существ, которые сейчас ползают и барахтаются в его илистом, вязком дне, поклоняются древним каменным идолам и вырезают собственные мерзкие подобия на подводных обелисках из гранита. Мне снится тот день, когда они восстанут из пучины моря, чтобы затащить туда своими отвратительными когтями остатки хилого, измученного войной человечества, — тот день, когда земля начнет тонуть, а темное зловонное дно океана поднимется, чтобы воцариться среди кромешного вселенского ада.
Мой конец близок. Я слышу шум за дверью, как будто гигантская скользкая туша колотится в нее. Нет, оно не должно меня найти здесь. Боже, эта рука! К окну! К окну!