Вновь передо мной была голая пустыня, над головой мерцал диск луны, а вокруг маячили осколки неведомого прошлого. Я подошел к каменным надолбам чуть ближе, остановился и направил на них луч фонаря. Холм словно распался, оставив на месте себя невысокую округлую массу неправильной формы, состоявшую из громадных глыб и более мелких фрагментов — в общей сложности она была метров двенадцать в поперечнике и от полуметра до двух с половиной метров в высоту.
Уже с первого взгляда я понял, что было в этих камнях нечто такое, что в корне отличалось от всего виденного мною прежде. И дело было даже не в их небывалом доселе количестве — просто на их изъеденной песком поверхности я хотя и не без труда, но все же разглядел в лучах света луны и фонаря следы весьма своеобразного резного узора.
Нельзя сказать, чтобы он в корне отличался от всего того, что попадалось нам прежде — нет, речь шла о чем-то более тонком, почти неуловимом, причем впечатление это возникало лишь тогда, когда я разглядывал не какой-то один камень, а пытался окинуть взором всю группу блоков.
Наконец до меня стал доходить истинный смысл увиденного. Извилистый узор на многих блоках был явно однотипным и определенно некогда представлял собой единое целое. Впервые за все это время я наткнулся на древнюю каменную кладку, которая почти сохранилась в своем первозданном положении — не вполне точном и отчасти фрагментарном, но все же определенно сохранившемся.
Я начал взбираться на вершину каменного холма, временами счищая ладонями слои песка и постоянно пытаясь оценить разнообразие размеров, очертаний и стиля нанесенного узора.
Спустя некоторое время я стал смутно догадываться о природе древней конструкции и характере рисунка, некогда покрывавшего ее поверхность. Абсолютная идентичность увиденного наяву и того, что сохранилось в отдельных моих сновидениях, потрясла и донельзя возбудила меня.
Когда-то это было чем-то вроде циклопических размеров коридора метров десяти в ширину и столько же в высоту, вымощенным восьмиугольными плитами и обрамленным сверху массивным сводчатым потолком. По правую руку от него должны были располагаться комнаты, а в дальнем конце его странно наклоненной поверхности начинался переход к более низким уровням.
Я и сам словно окаменел под воздействием нахлынувших мыслей, поскольку было во всем этом нечто большее, нежели просто груда каменных развалин. Откуда мне было известно, что этот уровень уходил глубоко под землю? С чего я взял, что ведущая наверх плоскость располагается прямо позади меня? Почему я был так уверен в том, что длинный подземный проход, ведущий к Площади с колоннадой, должен находиться слева и на один уровень выше меня?
Как я узнал, что комната с машинами и ведущий к центральному архиву туннель расположены на два уровня ниже меня? Кто подсказал мне, что на самом дне всей этой конструкции находится один из тех зловещих, опечатанных широкими металлическими полосами люков? Окончательно сбитый с толку этим неожиданным вторжением сновидений в реальную действительность, я стоял, дрожа всем телом и обливаясь холодным потом.
Под конец всего этого чудовищного нагромождения неведомых чувств я ощутил слабое, едва уловимое движение прохладного воздуха, легкими толчками вырывавшегося наружу из небольшой впадины, которая располагалась почти по центру громадного каменного кургана. И снова, столь же внезапно как и в первый раз, все мои видения исчезли и я увидел лишь недоброе сияние лунного света, затаившуюся вокруг меня пустыню, да нагромождение древних каменных блоков. Нечто реальное и осязаемое, и одновременно наполненное загадочным, непостижимым смыслом, возникло словно из ничего, зависнув передо мной. Явное движение холодного воздуха могло говорить о чем угодно, однако одно обстоятельство оставалось неоспоримым — в толще хаотично наваленных блоков находилось пока сокрытое от меня отверстие.
Первой моей мыслью было воспоминание о легендах местных туземцев, утверждавших, что глубоко в толще земли находятся огромные каменные хижины, в которых происходят всякие кошмарные вещи и где зарождаются мощные ветры. Потом снова вернулись былые видения, и я почувствовал как мозг мой попал в цепкие: объятия прежних псевдовоспоминаний. Что же за пространство простиралось подо мной? Какие первобытные, непостижимые для разума источники подпитывали столь долго мучившие меня многовековые мифы и легенды? Вдруг я сейчас нахожусь у самого порога познания этой тайны?
Колебания мои продолжались недолго, ибо наряду с любопытством и рвением ученого меня подстегивал и более мощный импульс, заставлявший карабкаться все выше и выше, превозмогая неослабевающий страх.
Движения мои были почти автоматическими, словно подчиненными непреодолимой воле рока. Убрав фонарь в карман, я принялся рьяно — откуда только взялись силы? — отодвигать обломки камней, пока в их массе не образовалось довольно широкое отверстие, откуда вырвался поток густого влажного воздуха, что особенно явно ощущалось на фоне сухой атмосферы окружавшей меня пустыни. Подо мной стали проступать контуры удлиненного отверстия, которое расширялось с каждым извлеченным из него куском камня, пока я не разглядел в лучах света неровную щель, вполне, однако, широкую, чтобы в нее можно было протиснуться.
Я снова вынул фонарь и осветил им вход в неведомое. Подо мной виднелись нагромождения остатков каменной кладки, уходившие в северном направлении под углом примерно в сорок пять градусов, и определенно застывшие в таком положении под воздействием какого-то мощного давления сверху.
Пространство между теми камнями, на которых я стоял, и предполагаемым основанием строения, было заполнено непроглядной теменью, хотя у самой верхней ее границы можно было различить признаки гигантского, принявшего на себя всю силу чудовищного давления свода. В этом месте, как мне показалось, пески пустыни устилали собой непосредственно пол некоей титанической структуры, по возрасту ненамного уступавшей совсем юной тогда планете. Как ей удалось сохраниться на протяжении эпох геологических потрясений и земных катаклизмов, я не понимал ни тогда, ни сейчас, поскольку постичь подобное человеческий разум попросту неспособен.
Сейчас, мысленно оглядываясь назад, я считаю, что сама по себе идея ночью и в одиночку спуститься в эту бездонную пропасть, местонахождение и даже само существование которой оставалось полнейшей загадкой для всех живых существ, была чистейшим и высшим проявлением безумия. Скорее всего, так оно и было, хотя в тот момент я без малейших колебаний начал спуск, даже не понимая, что двигали мною в те минуты исключительно соблазн неведомой тайны и решимость обреченного.
Желая поберечь батарейки, я включал фонарь лишь урывками, и в лучах его света, медленно сползая по зловещему циклопическому уклону, иногда лицом вперед — когда находились удобные упоры для рук и ног, — а чаще повернувшись спиной к бездне и осторожно нащупывая шероховатости в поверхности базальтовых блоков.
Посветив фонарем, я увидел непосредственно подступавшие ко мне стены громадной пещеры, хотя отдаленная перспектива утопала в непроглядном мраке.
Спускаясь в провал, я совершенно не следил за временем, и был настолько поглощен созерцанием загадочных теней и смутных рельефов, что для всего остального в моем сознании попросту не оставалось места. Физические ощущения словно онемели, и даже страх отодвинулся на задний план, приобретя неясные, призрачные очертания неподвижной горгульи, злобно, но неопасно поглядывавшей на меня с высоты.
Наконец я достиг относительно ровной поверхности, забросанной свалившимися сверху блоками, бесформенными кусками камня, песком и прочим природным мусором. По обеим сторонам от меня на расстоянии примерно десяти метров друг от друга высились массивные стены, которые переходили наверху в громадный крестообразный сводчатый потолок. Я достаточно отчетливо различал покрывавшие их резные узоры, происхождение которых, однако, оставалось для меня полнейшей загадкой.
Особенно меня поразило сводчатое перекрытие помещения. Луч фонаря не мог достичь потолка, хотя нижняя часть чудовищных арок была достаточно различима, а их сходство с образами, бесконечное число раз всплывавшими в моих сновидениях, оказалось настолько явным, что меня в буквальном смысле затрясло от переживаемого возбуждения.