— Вот уж никак не подумал бы, что похож на городского хлыща, — пробормотал я, стараясь подстроиться под его манеру разговаривать.
— Ну, я-то всегда, с первого взгляда, узнаю городского. Бывали они и в наших местах, да что-то подолгу не задерживались, а то и вовсе неожиданно уезжали. Не нравилось, наверное, как мы здесь живем. Сам-то я в больших городах ни разу не бывал, да и не особенно хотел.
Он продолжал так болтать еще довольно долго, так что я имел возможность оглядеться и составить в уме некую опись находившегося в комнате имущества. В те годы я либо колесил по дорогам, либо без конца торчал в бостонских складах, и мало кто мог бы сравниться со мной в оценке самых различных предметов мебели и домашнего убранства. Поэтому мне не понадобилось много времени, чтобы убедиться, что гостиная Эмоса Старка была просто напичкана всевозможной утварью, за которую любой серьезный антиквар согласился бы заплатить неплохие деньги.
В частности, я увидел некоторые детали меблировки, которым, на мой взгляд, было не менее двухсот лет; кроме того моему взору предстали всевозможные безделушки, этажерки, а также несколько стоявших на них прекрасных образчиков дутого стекла и хэвилэндского фарфора. Были там и многочисленные предметы старинной ручной работы местных мастеров — щипцы для обрезывания свечей и формочки для их отливки, деревянные чернильницы с резными крышками, подставка для книг, кожаный манок для охоты на дичь, какие-то статуэтки из сосны и эвкалипта, трубки из горлянки, образцы вышивки, — причем мне показалось, что все эти вещи стояли на своих местах уже много лет.
— Вы один здесь живете, мистер Старк? — поинтересовался я, когда в болтовне старика возникла первая пауза, в которую можно было вставить хотя бы слово.
— Сейчас да. Раньше еще были Молли и Дьюи. Эйбел умер еще маленьким, а потом и Элла преставилась от чахотки. Вот уже почти семь лет как один живу.
Даже когда он говорил, было в его поведении нечто, явно указывавшее на то, что старик словно чего-то выжидает, к чему-то присматривается, а скорее даже прислушивается. Мне показалось, что он напряженно вслушивался в шелест дождя за окном — не раздастся ли там какой шорох или иной странный звук. Однако пока все оставалось по-прежнему: на дворе шел дождь, а в доме слышался слабый стрекочущий звук, словно где-то скреблась или легонько грызла дерево старых стен одинокая мышь. И все же он явно продолжал напрягать слух, чуть склонив голову набок и прищурив глаза, как бы от непривычно яркого света лампы, который неровными бликами колыхался по его лысоватой голове, окруженной венчиком беспорядочно взъерошенных седых волос. На вид ему было лет восемьдесят, не меньше, хотя на самом деле могло быть всего шестьдесят, поскольку жизнь отшельника в такой глуши неизбежно изменила бы внешность любого человека.
— По дороге вы никого не встретили? — неожиданно спросил он.
— Ни души, пока ехал от Данвича. Миль семнадцать, наверное, проехал.
— Да, что-то около того, — согласился старик и тут же затрясся от странного кудахтающего смеха, словно не мог больше сдерживать душившего его безудержного веселья. — А сегодня ведь День Вентсуорта. Наума Вентсуорта. — Глаза его на мгновение сузились. — Вы давно торгуете в здешних местах? Слышали, поди, про Наума Вентсуорта?
— Нет, сэр, не доводилось. Я ведь больше по городам езжу, а в сельскую местность случайно выбрался.
— Здесь его почти все знали, — продолжал старик, — да только никто не знал его лучше меня. Видите ту книгу? — Он указал жестом руки в сторону толстого тома в основательно засаленной тонкой обложке, которую я едва разглядел в слабо освещенной комнате. — Это «Седьмая книга Моисея» — самая толковая книга, которую мне когда-либо доводилось читать. Когда-то она принадлежала Науму Вентсуорту.
Он снова отрывисто хохотнул, словно что-то вспомнил.
— А странный все-таки был этот Наум. Но и вредный — а к тому же скупой. Как же это вы никогда не слыхали о нем? Не понимаю…
Я заверил его в том, что действительно ни разу в жизни не слышал такого имени, хотя про себя несколько поразился столь странному объекту почитания хозяина дома, поскольку знал, что «Седьмая книга Моисея» являлась чем-то вроде катехизиса для некоторых чудаков, утверждавших, что в ней якобы содержатся тексты всевозможных заговоров, заклятий и молитв, предназначающихся лишь для тех, кто был способен в них поверить.
В желтоватом свете лампы я также заметил и другие книги, среди которых узнал уже настоящую Библию, кстати, захватанную не меньше упомянутого сборника древней магии; издание избранных работ Коттона Мазера, а также переплетенную подшивку «Эркхам Эдвертайзера». Возможно, все это также некогда принадлежало загадочному Науму Вентсуорту.
— Я вижу, вы поглядываете на его книги, — сказал хозяин, словно угадывая мои мысли. — Он сам сказал, что я могу забрать их, вот я и забрал. А что, и в самом деле хорошие книги. Вот только читать их приходится в очках. Если хотите, можете сами взглянуть.
Я довольно мрачным тоном поблагодарил его и напомнил, что он что-то рассказывал про Наума Вентсуорта.
— А, Наум! — тотчас же отреагировал старик со ставшим уже привычным смешком. — Да, не думаю, чтобы он одолжил мне все свои денежки, если бы знал, что с ним самим станется. Нет, сэр, никак бы не одолжил. И ведь даже расписки за них с меня не взял, хотя там целых пять тысяч было. Сказал еще тогда, что не нужна ему, дескать, никакая расписка, или какая другая бумага — все равно она не будет доказательством того, что я вообще брал у него деньги. Об этом знали только мы двое, но он сказал, что ровно через пять лет придет за своими деньгами. И эти пять лет истекают как раз сегодня, вот я и говорю, что сегодня — День Вентсуорта.
Он сделал паузу и стрельнул в мою сторону хитрым взглядом, в котором, как мне показалось, смешались еле сдерживаемое веселье и одновременно глубоко затаившийся страх.
— Да только не сможет он сегодня прийти за своими деньгами, потому как уже больше двух месяцев прошло с тех пор, как его застрелили на охоте. Прямо в затылок пуля попала. Несчастный случай. Конечно, разговоров тогда было немало, все утверждали, что я специально подстрелил его, да только я сказал им, чтобы попридержали языки. А потом, прямо на другой день поехал в Данвич, зашел там в банк и оформил завещание, по которому после моей смерти все мое состояние достанется его дочери — мисс Джини. И не стал делать из этого никакого секрета, вот так. Чтобы все знали, а если хотят, то пусть сколько угодно языки чешут.
— Так как же будет с долгом? — не утерпев, спросил я.
— Срок истекает сегодня ровно в полночь. — Он хохотнул, а потом и вовсе затрясся от смеха. — Боюсь, Наум не придет в срок, как вы думаете, а? А раз так, то и деньги мои, разве нет? А он не придет. Да и хорошо, что не придет, потому как у меня их все равно нет.
Я не стал спрашивать его насчет дочери Вентсуорта и того, на что она сейчас живет. По правде говоря, я почему-то внезапно почувствовал страшную усталость — сказалось напряжение дня и утомительная вечерняя поездка под дождем. Похоже, это не ускользнуло от внимания хозяина дома, потому что он как-то разом умолк и снова заговорил лишь после довольно продолжительной паузы:
— Что-то вы осунулись, а? Устали, наверное?
— Есть немного. Но все равно, как только дождь немного стихнет, надо ехать дальше.
— Знаете, что я вам скажу. Хватит вам слушать мою болтовню. Сейчас принесу вам другую лампу, а вы немного прилягте на кушетке в соседней комнате. Как дождь перестанет, я вас разбужу.
— Вы что, предлагаете мне свою кровать, мистер Старк?
— Нет-нет, а сам я вообще долго не ложусь.
Все мои возражения оказались тщетными. Он встал из-за стола и сходил за второй керосиновой лампой, а потом проводил меня в соседнюю комнату и указал на кушетку. По пути туда я прихватил со стола «Седьмую книгу Моисея», поскольку меня явно заинтриговали рассказы о тех чудодейственных вещах, якобы описанных на ее страницах, о которых я был наслышан уже много лет назад. Хозяин заметил это и, как мне показалось, довольно странно посмотрел на меня, но возражать не стал, после чего оставил меня одного, а сам снова вернулся в гостиную, где уселся в свое плетеное кресло.