– Сколько денег вы мне дали?
– Не помню, – покачал головой Виктор, который такие пустяки в голове никогда не держал. – Тысячу рублей? Полторы? А говорили мы, помнится, о Звездном небе, о науке и магии, о девушке, уж простите, не помню, как ее звали, которая вас сдала, об Алисе, которая тогда была умнее вас… Еще что-то?
– Нет, достаточно, – Кайданов достал из воздуха сигарету и сразу же затянулся. Он, как успел заметить Виктор, курил очень много, и, по-видимому, не только здесь.
– Как мне вас теперь называть? – спросил Кайданов, выпуская дым.
– Виктор мое настоящее имя.
– Настоящее?!
– Не удивляйтесь, Герман Николаевич, – Виктор тоже сотворил сигарету и некоторое время рассматривал ее, размышляя о том, что, возможно, это его последняя в жизни возможность закурить. – Мои обстоятельства таковы, что это знание повредить мне уже не может, – он "стер" сигарету и достал из воздуха свою пеньковую трубку, набитую "вирджинским" табаком, каким он его когда-то себе вообразил, и, разумеется, уже раскуренную.
– Об обстоятельствах вы мне ничего не скажете?
– Нет.
– Ладно, Виктор, тогда, вернемся ко мне и Лисе, – Кайданов поморщился, видимо, ему неприятно было говорить на эту тему, но то, что он не прервал разговора и не ушел, обнадеживало.
– Мы с ней давно не виделись, – сказал Кайданов после короткой паузы. – Ну а в последние годы… Видите ли, Виктор, я уже довольно давно ушел к… ну, скажем, к гарильерос. Вы понимаете, о чем я?
– Да, – кивнул Виктор, который успел уже выяснить, что такое Цитадель.
– И вдруг Лиса пришла к нам… в Цитадель, – Кайданов отбросил окурок и сотворил новую сигарету. – Она не знала, что я сменил личину. Я видите ли по официальной версии числюсь покойным.
– Я тоже, – усмехнулся Виктор, выпуская изо рта дым. – Так что не стесняйтесь, Герман, продолжайте.
– Я и не стесняюсь, – пожал плечами Кайданов. – Она не знала, что говорит со мной, но искала-то она именно меня. Во всяком случае, я так теперь думаю. Но я с ней говорить не захотел, и даже не знаю, что она от меня хотела, почему вдруг обо мне вспомнила.
– Это я ей напомнил, – объяснил Виктор. – Она пришла ко мне просить о помощи… Я бы не хотел пока касаться этой темы. В общем у нас состоялся непростой разговор, следствием которого, между прочим и является мое возвращение. Вот во время этого разговора я и спросил Алису о вас, Герман. Так что, все началось с меня.
Объяснение было, что и говорить, весьма туманное, но Кайданова оно, как ни странно, удовлетворило. Спросил он только о главном:
– Где же вы были, Виктор?
– Там, – Виктор сделал неопределенное движение рукой, и сам не очень хорошо представляя, в какой стороне находится его Замок. – В Замке. Знаете, о чем я говорю?
– В Замке? – похоже он смог в очередной раз удивить Кайданова, причем не абы как, а, что называется, по большому счету.
– В Замке, – подтвердил Виктор. – Я вам потом, Герман, кое-что об этом расскажу, если случай представится. А пока примите, как есть. Так что там вы начали рассказывать про Лису?
– Вы знаете, чем она занимается сейчас?
– Не знаю. Расскажите?
– Вообще-то это не мои тайны…
– Тогда, не говорите.
– Ну кое что я все-таки могу вам рассказать. Она ведь в розыске, так что… Я слышал, что она ушла из боевки, но я встретил ее в Мюнхене вчера, то есть уже позавчера вечером. Вы понимаете? И… ну это я, уж извините, опущу, но накануне был Франкфурт, а ночью два боя с разницей в пару часов в Мюнхене.
– Был еще вечерний бой, – напомнил Виктор.
– Вечером это я нашумел, а Лиса, не знаю, в курсе вы или нет, но когда-то она тоже была среди гарильерос…
– Думаете, она? – спросил Виктор, понимая уже, что визит Деборы случайным не был. Время совпадало, и…
– Не знаю, – тихо сказал Кайданов. – Но я… Черт возьми, Виктор, вы даже не можете себе представить, что со мной происходит! Я был… Черт! Моим именем детей пугали! Но вчера я женился и чуть не расплакался на собственной свадьбе, а сегодня не нахожу себе места от беспокойства за женщину, которую не видел 20 лет!
– И что же вас так удивляет, Герман? – усмехнулся Виктор, чувствуя, как холод начинает заливать грудь. – Неужели вы думали, что у палача не может быть семьи, а тот парень, что вбомбил Хиросиму в ад, все последующие годы мучался угрызениями совести? У божьих тварей, Кайданов, всего много, и любые крылья нам по чину, хоть белые, хоть черные. Такое уж мы… нечто.
Глава 11
Ночь колдовства (5 октября, 1999)
1
Фарадей ушел. Сделал пару шагов в сторону лестницы и исчез, вернувшись куда-то туда, на "Ту Сторону", а Виктор остался здесь, на этой стороне, в великолепном иллюзионе Города. Во всем этом виделся некий избыточный символизм, возможно даже, намек, сделанный самим Творцом. Однако Виктор давно и твердо знал, что бог в дела тварей земных никогда не вмешивается, предоставив их своей судьбе.
Попыхивая трубкой, Виктор медленно прошел через площадь, поднялся по ступеням храма и небрежным – почти машинальным – движением отворил тяжелые двери. В соборе за прошедшие годы ничего не изменилось, но Виктор и не ожидал найти здесь следов вандализма или, скажем, разрушения и заброшенности, которые в материальном мире идут по пятам быстротекущего времени. В Чистилище все по-другому: Город вырван из контекста реальности и отдан во власть вечности, даже если населяют его всего лишь бабочки-однодневки да быстро сгорающая в яростном пламени волшбы мошкара.
Дверь открылась так же легко, как тогда, шестнадцать лет назад, когда он пришел сюда в последний раз. И огонь вспыхнул в камине, и чашка чая возникла на низком круглом столике посередине комнаты, и парок над крепко заваренным горячим питьем возник с естественностью и грацией живого существа и потянулся к высокому сводчатому потолку, смешиваясь где-то там, во мгле, с копотью двенадцати вспыхнувших в серебряных шандалах свечей. Но взгляд Виктора был прикован к старому кожаному футляру на полке около узкого стреловидного окна. Несколько мгновений он так и стоял в дверях своего давнего убежища; стоял, попыхивал трубкой и смотрел на маленький изящный гробик, где все эти годы покоилась его старая скрипка. Новая мелодия уже почти созрела, и Виктор боялся нарушить неверным движением или посторонней мыслью чудесный процесс рождения музыки. Наконец прозвучал финальный аккорд, и на лбу Виктора выступила испарина. Чудо свершилось, в мир – пусть это и был иллюзорный мир Города – пришла новая музыка, причем такая, какой он от себя совершенно не ожидал.
Как можно любить того, кого ты даже не видел? Однако его объяснение в любви, запоздавшее на двадцать пять лет, было посланием не к той тоненькой девушке в светлом плаще, что осталась на привокзальной площади Свердловска в давней уже осени 1974 года, и которой материально больше не существовало ни в том мире, ни в этом. Новой мелодией, такой необычайно глубокой и сложной, что дух захватывало от совпадения гармонии земной с гармонией небесной, он молил о прощении ту, чей образ возник в его душе только с чужих слов.
"Такое возможно?" – спросил он себя, подходя к стенной полке и открывая футляр.
"А полюбить "невидимку", случайно подслушав его душу можно?" – Виктор не знал, что и думать. Происходящее никак не вписывалось в то представление о себе, что сложилось у него много лет назад, еще в юности, и благополучно просуществовало с ним всю эту долгую или, напротив, слишком короткую жизнь.
"Если мы когда-нибудь встретимся… " – Виктор бережно достал скрипку, провел осторожно – кончиками пальцев – по темному лаку, как бы исследуя изысканный изгиб деки, и вдруг понял, кого на самом деле сейчас ласкает.
"Господи! Если она жива… " – он схватил смычок и поспешно, едва ли не бегом, покинул келью, слишком тесную, чтобы вместить ту музыку, которую Виктор был не в силах уже удерживать в своем сердце. Музыка требовала воплощения, точно так же, как и любовь, никогда на самом деле не покидавшая его сердца.