— А раз неважно, позвони ему. Кто-то должен быть умнее.
— Почему я?
— Потому что он отца потерял. Ему плохо.
— А мне хорошо?
— Клеопатра!..
Лео, не открывая глаз, громко вздохнула.
— Ладно, — недовольно проворчала. — Сейчас позвоню.
Через две минуты все было позади. Антон не захотел ее слушать, говорил с ледяным спокойствием, кратко, сурово, безразлично.
Ты — совсем не та, какой я тебя представлял, мы разные люди, нам нечего больше вместе делать. За вещами приходи, когда меня не будет, либо пришли отца. Остальные привезу из Омска, передам. Что? Мне это не интересно. Я не милиционер, чтобы передо мной оправдываться. Всего хорошего.
Лео сидела на кровати по-турецки, тихо раскачиваясь и прижимая к груди телефонную трубку — последнее, что связывало ее с Антоном, его любимым голосом, утомительной непреклонностью и дурацким, дурацким, дурацким характером.
Конечно, потом она еще пыталась с ним встретиться, звонила, просила, ждала у подъезда, сидела под дверью. Говорила с Татьяной Степановной, но та отвечала невпопад и растерянно смотрела сквозь Лео тоскующими, больными глазами. Тревожить ее лишний раз было неловко, и Лео совсем не удивилась, когда министры иностранных дел вернулись с переговоров несчастными и надолго пропали в своей комнате.
— Не горюй, девонька, — появившись, сказал отец, — бог даст, Антон образумится и все обойдется, — но при этом так печально вздохнул, что у Лео оборвалось сердце.
Неделю она провела в бездействии, непривычном и оттого вдвойне тягостном, но однажды, зная, что отпуск Антона подходит к концу и скоро он так или иначе уедет в Омск, решилась. Надо наладить отношения любой ценой, встретиться, объясниться; это не должно так закончиться!
Она стояла у подъезда, сутулясь, закрываясь капюшоном от противной снежной крупы. Он появился; она, шагнув, преградила ему дорогу. Он попробовал обойти ее, как неодушевленный предмет, глядя мимо, поверх, не замечая. Она не выдержала, схватила его за воротник, встряхнула, ударила кулаком по груди, зарыдала:
— Да поговори же со мной! Выслушай!
Он молча оторвал от себя ее руки, высвободился, поправил шарф, куртку и невозмутимо пошел по своим делам.
Лео медленно опустилась на асфальт и, судорожно всхлипывая, выкрикнула вслед мужу последнюю, отчаянную, беспомощную угрозу:
— Тогда я уеду в Москву! К Ивану! Понял?!
Антон на мгновенье застыл. Обернулся. Постоял, рассматривая ее с безразличным интересом, словно диковинное насекомое, и с усмешкой сказал:
— Валяй.
Джинсы давно промокли, а она все сидела и сидела, обхватив руками живот, испуганно улыбаясь и заглядывая в лица прохожим, которые все как один смущенно отводили глаза.
Глава 2
— Ну, я поехал, — сказал Протопопов жене. Та в ответ улыбнулась, а после надула губы: дескать, жалко.
— Доберешься, сразу позвони.
— Хорошо. — Он поцеловал ее в щеку и вышел за дверь.
Вызвать лифт? Нет. Он, наконец, почувствовал себя здоровым и получал истинное удовольствие от свидетельств собственной дееспособности — в частности, от простого хождения по лестнице. Он и раньше любил подъезд своего дома, где так легко игралось в профессора Преображенского — модерн, позапрошлый теперь уже век — а последнее время бесстыдно наслаждался высокими окнами, впускавшими, казалось, нездешний, немосковский свет, деревянными рамами изумительной красоты, солидными подоконниками, причудливой лепной растительностью и даже ковровой дорожкой, которую невольно дорисовывало воображение. Как хорошо, что он не побоялся выглядеть провинциалом и купил-таки квартиру в центре.
Черт с ним, с воздухом, зато живу как человек, мысленно ответил он той злоязыкой некоторой, чья случайная насмешка вот уже лет десять не давала ему покоя.
Он привычно кивнул консьержке и толкнул вперед правую створку широкой входной двери, зная, что у подъезда ждет еще одно, огромное и пока на миллиметр не исчерпанное, удовольствие — новый автомобиль. БМВ шестой серии, кабриолет сочного, привлекающего внимание брусничного цвета. По губам Протопопова скользнула улыбка. Молодые упругие бока новой игрушки — он ни от кого, включая себя, не скрывал, что это именно игрушка, зато какая! — глянцевито лоснились на солнце. Протопопов, сама невозмутимость — подумаешь! — нажал на кнопку сигнализации. Его сокровище отозвалось нежным курлыканьем, и несколько случайных прохожих будто невзначай повернули головы — кто счастливец? Но ни единый мускул не дрогнул на его лице, думал Протопопов, сдержанным шагом приближаясь к машине.