А что, если?… Прямо сейчас? Протопопов, захлебываясь адреналином, полез в карман за телефоном, но, коснувшись его, понял, что не позвонил жене. То есть, с дачи «отметился», но о том, что возвращается, не предупредил. Собирался, выезжая на березовую просеку — и забыл. По вполне понятным причинам.
Ничего, она только обрадуется. Воспоминание о жене отрезвило. Нельзя начинать все снова-здорово, нельзя ее больше мучить, строго сказал себе Протопопов. Вот только кого «ее»? Он уже не знал и затряс головой, отгоняя демонов, но те налезали со всех сторон, теснились, дышали в лицо, ухмылялись по-свойски, хлопали по плечу, совали от щедрот открытую бутылку, наполненный шприц, порошочек в бумажке, какие-то таблетки, клей… Ну же, братан! Бери!
«Пошли вон!!!» — чуть не вслух зарыдал Протопопов в предчувствии — и предвкушении — поражения. Наркоман, жалкий наркоман… зато каким счастьем будет услышать ее божественный голос…
Кто-то сердито просигналил сбоку, и он увидел, что, сам того не заметив, на автопилоте, въехал к себе во двор и едва не задел отъезжавший от бордюра автомобиль. Ваша Тата меня погубит, возмутился Протопопов и тут же подумал: интересно, она об этом предупреждала? Насчет того, что «еще не все, но ты не бойся»?
Он аккуратно припарковал машину, вышел, щелкнул кнопкой сигнализации и, залюбовавшись в свете фонарей своей красавицей, почувствовал, что успокоился. Тата, призраки, мистика… бог с ними, в конце концов. Вот она — жизнь. Реальность. Радость. И достаточно.
В подтверждение того, что он, Протопопов, живет здесь и сейчас, полностью здоров, доволен и счастлив, ему впервые после болезни захотелось подняться на свой четвертый этаж по лестнице. Что он и сделал — легко, молодо, пружинисто. Чуть-чуть сердце заколотилось под конец, но это ничего, ерунда.
Он постоял у квартиры и как следует отдышался, чтобы жена не догадалась о «подвиге», неразумном, конечно, но после всех злоключений более чем объяснимом. Потом он тихо, почти бесшумно открыл дверь, снял промокшие ботинки, носки, поочередно помахал босыми ногами в воздухе — а то наследишь на паркете, — и вошел в дом.
Как непривычно тихо: Никсона сын забрал на дачу к приятелям, а жена, похоже, легла. Протопопов поставил ботинки на коврик, пристроил носки сверху — пускай просохнут, прежде чем отправиться в грязное, — и, всеми подошвами наслаждаясь палисандровой гладкостью пола, медленно направился через холл в гостиную. Он любил свою элегантную квартиру — так ее обустроил, что сами стены ненавязчиво дышали историей рода, аристократизмом, потомственным дворянством; ему всегда доставляло удовольствие пройтись вечером по комнатам. Но сегодня, после пережитого страха, он словно увидел все свежим взглядом и заново восхитился: неужели это — мое? Ай да я!
Он подошел к спальне. Странно, дверь, хоть и не захлопнута до конца, но практически полностью притворена. Обычно, ночуя одна, жена оставляет ее открытой. Боится: вдруг кто залезет, а она не услышит. Непонятный страх; сон у нее очень чуткий, да и дом прекрасно охраняется… Ладно, он постарается не шуметь. Протопопов легко толкнул дверь — и все его органы чувств, еще не зафиксировав ничего особенного, забили тревогу.
Что-то не так! Проклятая Тата с ее предупреждением! Протопопов представил изуродованный труп жены на окровавленных простынях — и, моментально перестав соображать, все же поразился богатству симптомов паники. В голове что-то взорвалось, виски сдавило, перед глазами рассыпались блестки, руки обмякли, колени задрожали, живот свело, сердце подпрыгнуло и застряло в горле, перекрыв дыхание…
Постели не было видно за широченным антикварным гардеробом. Протопопов не сразу решился сделать необходимые полтора шага по ковру, длинный ворс которого поглощал любые звуки, не сразу поглядел в темноту — там что-то громоздилось, ужас, ужас! — и не сразу включил свет, хоть и держал в руках шнур выключателя.
От неожиданности двое на кровати застыли в умеренно неортодоксальной позе. Протопопов тоже не мог пошевелиться и пару секунд — естественно, показавшихся вечностью — разглядывал впечатляющую живую картину.
И легкий перст касается игриво до милых тайн, сказал кто-то в его образованной голове…
— Суки! — орал он уже через мгновенье, швыряя в оторопелых любовников старинной японской вазой. — Убью! Суки! СУКИ!!!
Гнев, ярость, возмущение — он боялся, что лопнет. Он раскидал по спальне все, что попалось под руку, и пытался опрокинуть антикварного монстра. Когда это не удалось, отвесил затрещину жене. Потом схватил с тумбочки тяжеленную бронзовую лампу и замахнулся на объект ее пошлой страсти, на мерзавца, сделавшего его рогоносцем — так подло и так давно, что страшно подумать. Сквозь кровавую муть в глазах Протопопов смотрел на омерзительно голого докторишку, растерянно прикрывавшегося ладонями, и поражался своей глупости. Как он мог поверить, что у них ничего не было? Ведь своими глазами все видел! В сущности, сам дурак…