— В самой лаборатории, к сожалению, нельзя, но на лестничной клетке — пожалуйста.
— Спасибо, но пока не буду. Не тянет. — Он едва удержался, чтобы не сказать «да и врачи не разрешают». Эта информация ей совершенно ни к чему.
Время шло. Музыка играла, Наговицына работала, но что-то в ней изменилось. Движения стали более медленными, она по нескольку раз подходила к микроскопу, словно перепроверяя себя, снова и снова проделывала, казалось, один и тот же опыт. Лицо ее сейчас выражало озабоченность. Сергею очень хотелось спросить, в чем все-таки дело, но он не хотел вмешиваться в ход ее мыслей или действий.
Очередной диск закончился, но Алина Витальевна никак не среагировала на это, не отрывая взгляда от бюретки для титрования. Потом она подошла к аналитическим весам, на которых взвешивала то, что оставалось от выпаривания каких-то одной ей известных растворов, долго и задумчиво смотрела на подсвеченную шкалу. Встала, вернулась к своему блокноту и стала медленно листать страницу за страницей. Потом прошла к креслу и молча села с отсутствующим, устремленным куда-то вдаль взглядом. Молчал и Сергей.
— Состав яда у змей разных пород отличается в зависимости от того, каков способ охоты и нападения этих змей, — негромко проговорила Наговицына.
Телешов почувствовал, как по его спине побежали мурашки. Он знал, что рано или поздно речь зайдет именно об этом — о змеях, но в глубине души все-таки надеялся, что причиной смерти Ромео окажется что-то другое.
— В принципе в любом змеином яде есть все три основных компонента, — она говорила задумчиво, как бы для себя, и потому все, что она говорила, не напоминало лекцию, несмотря на то, что все эти вещи ей были прекрасно известны, а, значит, предназначалась информация для Телешова. — Все три. Нейротоксины, гемотоксины и миотоксины. — Она выдержала паузу. — Вам знакомы эти термины?
Он молча помотал головой.
— Нейротоксины поражают кору головного мозга и центральную нервную систему.
— Гемотоксины, очевидно, кровь?
— Совершенно верно. Разрушение внутренних органов через яд в крови. Образование тромбов. И, наконец, миотоксины — яды, разрушающие мышцы жертвы. Все три составляющие в яде любой змеи — ядовитой змеи, естественно — присутствуют. — Алина снова помолчала, задумчиво глядя вдаль. — Но в очень, очень разных пропорциях.
Она повернулась к Сергею.
— Яд кобры, скажем, в основном нейротоксичен. Угнетается кора головного мозга, центральная нервная система, наступает сонливость, сбои дыхания и… смерть. Печально известная картина. Яд гадюк — здесь главный компонент гемотоксин. Разрушаются кровяные тельца, появляется внутреннее кровотечение и так далее. Но есть еще и так называемые ямкоголовые змеи. Пик эволюции всей этой ползучей братии. Они вам знакомы хотя бы понаслышке — гремучие змеи. Наука считает, что кроталотоксин — я имею в виду яд гремучников — содержит в основном гемотоксины. Это называется классической собачьей чушью.
Последние слова Алина произнесла с неприкрытой издевкой, а ее грозно сдвинутые брови заставили Телешова вспомнить прозвище, которым наделили ее коллеги.
— Классической собачьей чушью, потому что уж с кем другим, а с гремучими змеями я очень близко знакома. Я с ними на «ты». На короткой ноге. — Она, слегка нагнувшись, похлопала себя по левой голени. — Эта метафора однажды едва не стала обыденным и неприятным фактом.
Сергей похолодел и едва сдержался, чтобы не отвести глаза.
— Гремучники — это ползучий бар, — продолжала Ламанча. — А в баре этом все, что душе угодно, коктейли на любой вкус. Более сотни составляющих. И все три основных — в обязательном порядке. Нейротоксины, которых хватает на то, чтобы обездвижить и убить довольно крупное существо. А гемотоксины и миотоксины настолько сильны, что разрушают внутренние органы и мышечную ткань жертвы в считанные часы.
Наговицына прищурилась.
— Знаете, как они нападают?
Телешов не знал, но был уверен, что с удовольствием остался бы при своем неведении.
— Резкий, буквально молниеносный бросок. Пасть, раскрытая на сто восемьдесят градусов. Это вообще не укус. Она не кусает — она втыкает, вонзает зубы в жертву. Как отравленный стилет. Потом отдергивает голову и… — Ламанча плавным жестом указала на пол — …устраивается неподалеку. В нескольких шагах.
— Зачем? — вырвалось у Сергея.
— Ждать. Пока идет процесс переваривания пищи.
— Какой пищи? — Телешов подумал, что Алина оговорилась. — Ведь жертва лежит в стороне!
— Верно. Лежит в стороне. А введенные в тело жертвы яды уже начинают переваривать ее шкуру, мышцы, внутренние органы. Все остальное будет происходить, конечно, в желудке — но начало положено. И даже относительно крупное животное — кролика, щенка койота и тому подобное — заглатывать и переваривать в желудке будет уже гораздо проще.
— Но ведь не человека же! — Сергей даже подскочил на кресле.
— Конечно, нет. Толщины эти змеюки внушительной, и способны проглотить жертву в два-три раза толще себя. Но человека, волка, взрослого койота — нет. Однако не задумываясь нападут на кого и на что угодно. Хотя нынешняя политкорректная наука пытается делать ангелов и из них. Знаете эту слащаво-идиотскую тенденцию? С акулами, например: «Ах, бедная белая акула… Ее оболгали! Она человека не трогает, она его путает. С большой рыбой, с дельфином, с тюленем, с оленем…» Черта с два она его путает! Путать пищу — с пищей? Какая ей разница, кого и что жрать? Она питается мясом — и, как ни странно, человек из этого материала и сделан.
— А гремучник? Вы же сказали, проглотить человека он и надеяться не может…
— С гремучником все на автопилоте. Термолокаторы, причем невероятно совершенные, отмечают разницу до долей градуса. Есть что-то теплое, это теплое движется. А продолжение — известно. Атаковал. Отполз. Полежал, подождал. Подполз. Ощупал. Крупновата жертва? Ошибка вышла. Пополз дальше. У вас сигареты есть?
Телешов застыл с открытым ртом. Переход был очень уж неожиданным.
— Но здесь же…
— Мы на площадке.
Они вышли, прикрыв за собой дверь лаборатории. Алина спустилась к решетке, посмотрела вниз. Людей на лестнице не было. Она вернулась, взяла протянутую Сергеем сигарету, закурила.
— Такие дела. Если бы не пара-тройка «но», я бы ставила на старого знакомого с трещоткой.
— То есть, на гремучника. А что это за «но»?
Наговицына сделала глубокую затяжку.
— Во-первых, слишком велика пропорция миотоксинов. Тех самых, для переваривания. Во-вторых, сами энзимы — проще говоря, составляющие ядов — очень сильны и эффективны. Я работала с ядами разных гремучих змей. В подметки не годятся этому. Но есть еще и серьезнейшее «в-третьих»…
Господи, это еще не все, подумал Сергей. Алина бросила окурок на пол и с силой раздавила его ногой. В иных обстоятельствах Телешов удивился бы, — это не вязалось с аккуратностью Наговицыной — но сейчас ее жест был понятен. Они вернулись в лабораторию, но садиться не стали, а остановились в центре помещения.
— А в-третьих, Сергей Михайлович, у нас вот что. Судя по тому, что говорили свидетели, ваш знакомый погиб позавчера вечером. Так?
Сергей кивнул.
— За такое время яды в теле жертвы в значительной степени разрушаются. Токсичность ядовитых энзимов в тканях падает процентов на тридцать в сутки. За почти двое суток упадет уж точно наполовину. И упала, я в этом уверена. Но…
Алина снова повернулась к окну, словно высматривая что-то за ним.
— Но концентрация энзимов и сейчас намного превосходит ту, что отмечалась бы при свежем укусе гремучника. Значит, изначально яд этот по токсичности, по силе воздействия на порядки превосходил известные нам.
Наговицына повернулась к Сергею. Взгляд ее голубых глаз был спокойным, но каким-то отрешенным.
— Отсюда следуют два вывода. Вывод первый: человек все-таки погиб в результате воздействия кроталотоксина, то есть, яда гремучей змеи; никакие другие яды с полученными результатами вообще не стыкуются. Вывод второй: таких змей в природе — я имею в виду, в природе вообще — не существует и существовать не может. — Она грустно усмехнулась: — Следствию, я думаю, эти выводы очень помогут.