— А их там! — Краюхин уже не мог удержаться. — Не клубок, а клубище просто!
Его передернуло.
— Их? Клубище? — переспросил майор. — Кого? Чего?
— Да змей! Удавов этих проклятых! — Краюхин полез в карман за сигаретами, но дрожащие его пальцы все не могли ухватить хотя бы одну. Сергей почувствовал, что его собственные пальцы тоже начинают дрожать. По спине снова прошел гадкий холодок страха.
Майор перевел взгляд на Гамаша. Тот мрачно кивнул.
— Змеи, точно. Удавы, не удавы — не знаю. Хотя в жизни таких не видел. С руку толщиной, а то и больше.
— Больше, больше… — уточнил Краюхин, уже закурив сигарету.
— А цвета, небось, как и положено, зеленого? — не удержался майор.
Гамаш на ментовский сарказм не отреагировал.
— Фонарь от магазина наискось светил, да еще через ветки. Цвет на все сто не скажу. Темными показались. Но и рисунок на спинах, вроде, какой-то был.
— И что же они тут делали, эти змеи?
Краюхин вдруг отшвырнул сигарету.
— Да Вальку они жрали, сволочи! На животе его, на груди, кишмя кишели!
— Вальку? — Майор удивленно посмотрел на участкового.
— Валентином его вообще-то звали. Ромео, то есть.
— Так… — Майор снова повернулся к двум приятелям. — И дальше?
— А что тут дальше? — Краюхин часто дышал. — Рванули как олимпийцы-спринтеры. Отрывались, пока сил хватало. Ну, а потом… Страх-то залить надо было…
Майор, однако, уже не слушал продолжения. Он сделал несколько шагов к трупу и, прикрыв носовым платком нос, слегка нагнулся. Сергей, стоявший немного поодаль, пересилил себя и тоже подошел поближе.
Рубашка на груди покойника была то ли расстегнута до самых брюк, то ли просто разорвана. Живот и грудь его представляли собой сплошное черное месиво. Милицейский фотограф, морщась, обходил труп со всех сторон, щелкая затвором фотокамеры.
— «Скорая», — позвал майор врача, покуривавшего у машины, — ты, брат, не сачкуй, ты работай. Иди-ка сюда…
— Мне там делать нечего, — отозвался врач со «Скорой». — Моя работа — человека спасать, если надо. А для этого… Для этого я уже труповозку вызвал.
Майор выпрямился.
— Ты бы хоть убедился, жив ли он, мертв ли…
— Насколько он жив, я носом отсюда, с десяти метров прекрасно чую. — Врач с вызовом посмотрел на следователя. — Спасибо, что хоть на искусственном дыхании не настаиваете.
Майор пожал плечами.
— Что ж, брат, на нет ни сюда нет, ни туда нет. Да, насчет труповозки… Мешок герметичный пусть везут. И лед. Сухой, мокрый — какой у них там будет. Но побольше.
Врач усмехнулся.
— Я им уже объяснил, что к чему. Уж постараются, чтобы машину на год вперед не провонять.
— Мне, голубок, — майор, прищурившись, смотрел на врача, — очень глубоко наплевать, сколько и как их машина потом смердеть будет. Мне нужно, чтобы то, что сохранить в этой истории можно, было сохранено. — Он повернулся к участковому. — А ты проследи. Те еще работнички, сам видишь.
4
Это был Ромео — Валька, Валентин. Телешов понимал, что идет это против всех правил природы, логики и просто здравого смысла, но это был Ромео. Кольцо оказалось последней точкой, убедившей его. Кольцо на безымянном пальце правой руки. Ромео был единственным бомжем, носившим обручальное кольцо. Прочие гуляки, если когда и имели нечто подобное, то пропили в еще незапамятные времена. Но для него, Валентина-Ромео, оно было словно последним символическим звеном, связывавшим его с недавней женатой жизнью, которая кончилась очень быстро после того, как потерял вполне еще молодой и толковый инженер очередную копеечную работу, а жена, наоборот, нашла бывшему инженеру более качественную замену. Судиться и рядиться Валентин не стал, от претензий на свою часть жилплощади отказался, из дома после развода ушел и запил-забомжевал чуть ли не с первых дней. Дорожка протоптанная, проверенная и для многих последняя…
Насчет того, что случилось вчера с Ромео и как все было на самом деле — остается загадкой, да и вряд ли кому загадка эта окажется по зубам. Краюхину Сергей, может, и не поверил бы — тот был патентованный трепач и хвастун. Но Гамаш был мужик прямой и врать ни с того ни с сего, а тем более майору-убойщику, не стал бы.
Главным, однако, было не то, каким образом еще живое вчера человеческое тело сегодня превратилось в тошнотворное разложившееся нечто, лежавшее на асфальте и дожидавшееся труповозки. Главным было то, что школа — его, Телешова, школа — была в пяти минутах ходьбы от злополучной «зеленки». И, конечно, то, что видели Гамаш с Краюхиным. Телешов предпочел бы, чтобы речь шла о стае голодных волков. Но змеи — Сергей вздрогнул при самой этой мысли — змеи были фобией, которую он не мог контролировать. Даже фотография какого-нибудь безобидного ужа могла заставить его покрыться холодным потом. Постояв еще с минуту, он повернулся и снова зашагал в школу.
Подойдя вплотную к зданию, Сергей осмотрел двор, словно видел его впервые. Газоны, кусты, деревца туи, зеленые заборчики из сирени — работа по высшему разряду, просто загляденье. Но сегодня вся эта зеленая масса не радовала глаз, а смотрелась, скорее, угрожающе.
В школе Телешов направился вдоль по коридору, на ходу здороваясь с попадавшимися на пути учениками и преподавателями. Войдя в директорский предбанник, он, не останавливаясь, бросил секретарше Марине:
— Один? — и, не дожидаясь ответа, толкнул дверь в кабинет.
Валерий Павлович оторвался от бумаг, которые листал с самым сосредоточенным видом.
— Сергей Михайлович? Что случилось? Вы по какому…
Сергей плотно закрыл за собой дверь и сел напротив директора.
— По делу, Валера. Давай без официоза.
Директор пожал плечами. В конце концов, всю жизнь они и были на «ты», во всяком случае, с самого первого курса герценовского института.
— Ну что ж, заезжих гостей и наших лоботрясов здесь нет, давай без официоза. Так что там у тебя, Сергей?
— У нас, Валера. Боюсь, что у нас.
Директор приподнял брови. Помолчал, внимательно разглядывая собеседника.
— Выкладывай.
Он слушал рассказ Телешова, не перебивая. Выслушав до конца, помолчал, зачем-то достал из стакана на столе карандаш, задумчиво повертел его в руке, поставил на место. И, вздохнув, посмотрел на собеседника:
— Сережа… Ответь мне, пожалуйста, на один вопрос. Только честно. Ты… снова в «развязке»?
Вопрос был не праздным. В последние годы Сергей действительно прилично выпивал, в школе, правда, всегда появляясь трезвым как стеклышко. Завязал он начисто лишь месяца четыре назад, когда врачи обнаружили у него болезнь, с которой, как считалось, покончено давно — туберкулез. С учениками работать ему, естественно, было нельзя, из преподавателей пришлось уйти, но директор по старой дружбе устроил на сторожевую работу — хоть какая-то приплата к временной пенсии. А набор медикаментов, который Сергею через день вливали в вену, в проспиртованную кровь вводить было бессмысленно.
Телешов тоже помолчал, не отводя взгляда. Потом спокойно произнес:
— Нет. Не в «развязке».
Директор встал и подошел к окну. Не поворачиваясь, он негромко сказал:
— Хорошо. Тогда объясни, чего ты от меня ждешь?
Этот простой вопрос, казалось, застал Сергея врасплох.
— Что я, по-твоему, в данном случае должен сделать? Созвать общее родительское собрание? — Валерий Павлович по-прежнему смотрел в окно. — Отменить занятия во вторую смену? Младшие классы на принудительные каникулы? Или вообще школу закрыть — как тебе такой вариант?
Он повернулся к Сергею. Тот по-прежнему молчал. Сейчас и ему самому собственный рассказ представлялся какой-то дурацкой вспышкой истерического страха. С другой стороны, он ведь действительно видел…
— Кстати, говоря, что ты сам-то видел? — словно читая его мысли, спросил директор.
— Я уже сказал. Труп.
— Труп. В наше развеселое время не столь уж редкая находка. В любом районе. А прочие ужасы? Это ведь все со слов пьянчужек местных, которым и без трупов чертики за каждым углом мерещатся.