— Какие? — живо спросил Телешов.
— Да всякие разные, — ответил Гоша, усаживаясь на свой ящик. Он повернулся в сторону приятеля-бомжа. — Че ты там все прячешься, иди сюда, никто не укусит. Ты вот че скажи, Михалыч. В ментовку звонил насчет этого всего?
— Звонил.
— И че?
— У них там сейчас своих дел поверх головы. Еще человек погиб. А может, и больше, чем один.
— На нашем куяне?
— Квартала три отсюда, думаю.
— Ни хренаськи, — протянул Гоша. — Обложили, гады. Как еще здесь, по магазину, не ползают… Я вон, видишь, дверь для погрузки-разгрузки намертво зашпилил. Не, Михалыч, правда — че, здоровые? Ты ж так ничего и не сказал.
— Здоровые, Гоша. Метра четыре. А так — черт его знает. Может, и больше. А, может, та, что к школе приползла, самой большой и была.
— Че-ты-ре метра! — грузчик ахнул. — Слышал, Бармалей? Ни хо-хо себе гадюка!
Бомж с готовностью закивал.
— Это, брат, не гадюка, — устало произнес Сергей.
— Да знаю, это я так, для рифмы. Уже все знают, и радио вон сказало: гремучие, мол, змеи. Откуда, стервы, только взялись…
— Послушай, — прервал Гошу Телешов. — Я все-таки хотел бы к нашему разговору вернуться. Ты понимаешь, о чем я — Морпех, Гамаш и… так далее.
— А! — Гоша поймал исчезнувшую было мысль. — Я же тебе и говорю, Михалыч — Бармалей, вот он. Его послушай. Ну, давай, выкладывай, что мне тут говорил.
— Так это, — зашевелился бомж, — а у нас че, выпить уже нет?
— Это потом, — нетерпеливо прервал его Сергей, — потом все будет. Вас как зовут?
— Гы, ты бы еще отчество у него спросил, — Гоша покачал головой. — Как зовут… Бармалей его зовут. И всю жизнь звали.
— Не всю! — Оборванец сказал это внезапно окрепшим и решительным голосом, который, однако, сразу же сошел на привычное маловразумительное бормотание. — Вообще-то Витек я. По жизни. Вот так вот Витьком и звали.
— Вот и прекрасно, Виктор, — ободрил бродягу Телешов. — Так что рассказать можете?
— Да я че, я только про Гамаша сказать могу. Он ко мне в тот вечер, когда братва Ромео поминала, подходил.
— И?
— Ну, отвел, выспрашивать стал про Нинку с Рашидом. Он-то знал, что я с ними частенько гужевал.
— Это Халявины, — торопливо пояснил Гоша. — Халявины это.
— А зачем выспрашивал? — спросил Сергей.
— Ну эт я на все сто не знаю. Но чего-то не в себе Гамаш был. Не такой какой-то. Хмурый. И как вроде и не пил. Хотя, пил, конечно, там все пили. А не пьянел — как будто его колобродило чего-то…
Бармалей помолчал и жалобно взглянул на Гошу.
— Так это, че, уже ничего не осталось?
Сергей достал портмоне и вынул из него четыре червонца.
— Гоша, в зал сходишь?
Грузчик оживился.
— Вот это дело, Михалыч. А в зал зачем? Я прямо здесь портеца возьму, из коробки, а потом с полки обратно — когда мымра зыркать не будет.
Он с ловкостью фокусника извлек портвейн из стоявшей неподалеку коробки и одним движением свернул пробку. Потом протянул бутылку Телешову, но тот помотал головой. Гоша пожал плечами, сделал пару могучих глотков и лишь после этого вручил бутылку Бармалею. Тот жадно припал к горлышку, но отпил от силы граммов сто.
— Так что же Гамаш? — напомнил Сергей.
— Ну вот, Гамаш, — вернулся на уже забытую колею бомж. — Видно, у него что-то крутилось в голове такое… Он же этих гадов сам видел.
— С Краюхой на пару, — опять встрял грузчик.
— Ну да. Но Краюхе оно все по барабану. А Гамаш озадачился. В общем, стал выспрашивать, где да как. Когда я Рашида видел, когда Нинку. И где они на пару ошивались. Ну, типа, какой и где у них там схрон был. Ну ты ж понимаешь?
Он, словно ища помощи, повернулся к Гоше. Тот, хохотнув, кивнул.
— Это в смысле интима, Михалыч. Семейное вроде того гнездо. Без посторонних глаз.
— Ну да, — обрадовался Бармалей-Витек, — вот именно это самое.
— Так ты знал, где этот схрон? — Телешов не заметил, как соскочил в разговоре на «ты».
Бомж хмыкнул, явно довольный собой.
— Че ж не знать. Я с Нинкой нет-нет, а тоже туда, случалось, заруливал. Она ж первый раз и показала. — Он обвел собеседников мутным взглядом и пожал плечами, словно оправдываясь. — А че они, венчаные были, что ли? И с Нинки не убудет, и Рашид с горя топиться не побежит.
Сергей едва сдержался, чтобы не поморщиться.
— Выходит, ты туда Гамаша и отвел?
— Отвел? — Бармалей искренно удивился. — Да на кой оно мне его водить. Ему надо было, вот он и пошел.
— Куда? — Телешов начинал терять терпение.
— Дак туда, в трансформаторную. А где и как — я ему чин по чину объяснил. Туда он, Гамаш, в тот день и двинул.
2
Дом оцепили по возможности плотно. Громкоговорители, размещенные на крыше старенькой «Газели», через каждые пару минут обращались к жильцам с просьбой оставаться в своих квартирах и держать двери закрытыми. Четверо эмчеэсовцев, одетых в какие-то странные мешковатые робы с еще более широкими и негнущимися штанами, выбрались из автобуса с помповыми ружьями в руках.
— Самых худых отбирал, — буркнул Зинченко. — А сейчас посмотри на них. Черт-те что. Хоть к бабе Зине на огород, ворон гонять.
Кремеру было понятно недовольство полковника, но понятно было и то, что другого выхода у них не было. Вероятность того, что змея — или змеи, если их там больше одной — окажется быстрее человека, была довольно высокой. Нужна была хоть какая-то защита, но, как он уже объяснил полковнику, надежно защитить людей сможет только металлический панцирь. Или кевлар. Однако жилеты из кевлара майор и сам пользовал не раз, а вот о кевларовых костюмах — чтобы с головы до ног — даже слышать не доводилось. В конце концов решено было одеть бойцов в двойные брезентовые костюмы — один размером поменьше, другой — самого большого, чтобы можно было его как-то напялить на первый.
Зинченко подошел к своим ребятам и, заставив одного из них повернуться кругом, критически осмотрел экипировку.
— Красавцы, — пробурчал он. — Шевелиться-то хоть сможете?
— Шевелиться, товарищ полковник, сможем, — ответил за всех старший группы. — Только вот с оружием управляться, — он поводил помповым ружьем из стороны в сторону — не слишком ловко получается.
Зинченко вздохнул.
— Тут уж ничего не попишешь, — сказал он. — Не голыми же вас туда запускать. Ну что, товарищ майор, поставите задачу?
— Слушаюсь. — Кремер шагнул вперед. — Значится так, ребята. Идти с интервалом метра полтора, не меньше. Первым делом — подвал. Дверь закрыть наглухо. Скобка, скрутка, проволоки кусок — есть?
Офицер МЧС, стоявший в стороне, посветил фонарем на асфальт и, подобрав небольшой кусок ржавой проволоки, протянул его одному из группы уничтожения. Майор удовлетворенно кивнул.
— Для боевой обстановки сгодится. Значит, подвальную дверь закрыли. Обезопасили. И — наверх. Строго по одному. Хотя в этих скафандрах вы и так по двое ни черта не протиснетесь. Первый — пушку наизготовку, остальные — стволы вниз.
— Петр Андреевич, — укоризненно произнес Зинченко. — Ребята в строю не первый год.
— Верю, Николай Васильевич. Но расстановка такая, помноженная на фактор неожиданности, сюрпризы преподнести может. Так что напомнить не повредит.
Полковник молча кивнул.
— Дальше так, — продолжал Кремер. — Соседи сообщили, что женщина лежит на четвертом этаже. Это, стало быть, семьдесят третья квартира. Дверь, вроде, открыта, потому что на площадке — верхняя часть тела. Ноги, надо полагать, в прихожке. При отсутствии гадов на промежуточных пролетах поднимаетесь до площадки между третьим и четвертым этажами. И теперь, братцы-охотники, самое главное.
Он обвел группу взглядом, внимательно всматриваясь в глаза каждого из четверых.
— Женщина эта покойница на сто пятьдесят процентов. Почему я это говорю? А потому я это говорю, что, скорее всего, змеи — одна, две, три — на ее теле и обнаружатся. Кормиться, то есть, будут.
Один из эмчеэсников выругался.
— Правильный подход, — кивнул майор. — Ненависть к врагу — фактор в нашем деле положительный. Так вот что я хотел сказать: при обнаружении гада стрелять без промедления. Где бы означенный гад ни находился. Вы поняли, о чем я тут толкую?