— Ясно, — Наговицына невольно улыбнулась. — Урок практической психологии.
— Вроде того, — согласился Кремер. — Дипломов соответствующих, конечно, нет, но когда тебе без пяти полста…
Какое-то время они сидели молча. Мимо по Новочеркасскому проспекту проехала колонна крытых брезентом грузовиков с буквами «МЧС» на бортах. За ними двигались автоцистерны. Майор кивнул в сторону машин.
— Подтягиваются. Выходят на исходные позиции.
— В соответствии с планом. Дай Бог, чтобы и дальше по плану прошло.
Кремер пожал плечами.
— Не по плану пойдет, так по обстановке. Так оно нам даже привычнее. И, главное, понятнее.
Майор умолк, потом повернулся к Алине.
— Ну так что там за кашу дядя Сема наварил на болотах родимой Флоридщины?
— А, — протянула Наговицына, — значит, что такое Эверглейдс и где он располагается, вы знаете?
— В общих чертах, — скромно откликнулся Кремер. — Я мент начитанный. Да и в МИМО из меня все-таки не мента готовили.
— «Мимо»? — Алина показалось, что она ослышалась. — МИМО который тот самый МИМО? В смысле, МГИМО?
— Ага, — сокрушенно подтвердил майор. — В том самом смысле. Что с «г», что без, суть не меняется. Но про эту часть моей биографии мы как-нибудь в другой раз потолкуем, ладно?
— Хорошо, — Ламанча покачала головой. — Чудны дела твои, Господи…
— И дела чудны, и пути неисповедимы, — согласился Кремер. — Что есть, то есть. Ну так что же там завертелось, в этом Эверглейдс? И, кстати, для начала — просто перепровериться. ГМП — аббревиатура, которой вы с Бардиным перебрасывались — я так понимаю, есть не что иное, как «генетически модифицированные продукты»?
— Именно.
Кремер задумчиво кивнул.
— В целом прорисовывается… Простите, даже рта вам открыть не дал. Так что за история?
— История эта — или фрагменты ее — известна мне со слов того же Бардина. Он как-то наведался в лабораторию. Со мной в тот день профессор Вержбицкий был. — Алина усмехнулась. — Отсюда и последняя шутка подполковника.
— Понятно. Надо думать, профессор за дядю Сему горой стоял.
— Да нет, не горой, конечно, но… Вы же понимаете, фрондерство неистребимое…
— Известное в более здравомыслящем и уравновешенном народе под названием «кукиша в кармане».
Наговицына рассмеялась.
— Вот-вот. Тот самый нержавеющий инструмент. Тогда-то Бардин нам и рассказал, что в самой глубинке Эверглейдс — а это, как вы понимаете, от границ заповедника далече — располагался какой-то исследовательский центр. В закрытой наглухо и охраняемой зоне. Множество сотрудников, зданий, машин — в общем, что хозяевам по карману было.
— А карман пентагоновский, — дополнил Кремер, — бездонный, известное дело. Я так понял, что тамошние вояки всем этим шоу и заправляли.
— Я тоже так поняла. Так вот, в один прекрасный день — точнее, в несколько дней — центра этого вдруг не стало.
— Закрыли? — поинтересовался майор.
— Нет. Физически не стало. Произошел мощнейший пожар, причем горел одновременно и сам центр, и внушительных размеров площадь вокруг него. Опять-таки по данным Бардина…
— Сиречь Эф-Эс-Бэ, хотя, думаю, и без ГРУ здесь не обошлось…
— Так вот, по их данным температура горения была намного выше той, которая наблюдалась бы в результате естественно возникшего пожара — не говоря уже о том, что вокруг там сплошные болота. И сам пожар был ограничен почти правильной окружностью. За несколько дней выгорело все, до верхнего слоя почвы включительно.
Кремер выпрямился и повел плечами, разминая мышцы спины.
— Ну вот, Алина Витальевна. Всего-то пара минут нам и понадобилась, чтобы и я для себя общую картинку нарисовал. А вы боялись…
— Да я, в общем-то, не особо напугана была вашей просьбой, Петр Андреевич.
— Правильно. — Майор одобрительно кивнул. — Пугливый герпетолог науке и родине без надобности. Сигаретой не угостите?
Наговицына протянула Кремеру пачку, вынула одну для себя. Они курили и молчали.
8
И как пришло кому-то в голову прикатить сюда подъемник? Да еще и раньше других прочих — понятных в такой операции — машин. Старлей Егоров хмыкнул, но тут же подумал, что хмыкать, в общем-то, глупо. Понятно же, зачем пригнали. Автомобили всякие, если надо, с дороги убрать, да и другую какую помеху из тех, что руками на раз-два не возьмешь.
Он поежился. Два клыка подъемника хоть и могучие вилы — но все-таки не с гадами воевать. С ними подъемником не навоюешься. Он еще раз бросил взгляд на схемку, набросанную полковником Зинченко. Двигаюсь, вроде, правильно.
Да. С гадами, конечно, не воевать — хотя ребята с боков фанеру приляпали по-быстрому, фанеру-то змеюкам не взять. Однако и… трупы подбирать — тоже не для подъемника работа. Но все равно, не бросать же человека посреди чиста поля в двух шагах от улиц городских?
Старлей снова хмыкнул. А водила — мальчишка. Что с него возьмешь. Побледнел, хоть и держался, вроде. Но… Одно дело — железки всякие ворочать, блоки там бетонные, допустим. Однако не на таких убийц пацана отправлять.
Себя Егоров, несмотря на невеликие свои двадцать четыре года, к пацанам, понятное дело, не относил. Да и какой он пацан, если офицер. И, как офицеру положено, сел за руль, ткнул туда, ткнул сюда — и поехал.
Ну, конечно, не так просто, что ткнул да поехал. Все-таки за плечами и подработка на заводе была, года уж три тому, но все-таки с месяцок на таком же вот подъемнике и заруливал. Так что всего и дела-то было — сесть да вспомнить. Да и чего тут вспоминать. Как справедливо заметил писатель Булгаков, не бином Ньютона.
Он снова покосился на схемку. Еду, — ползу — вроде бы, правильно. Значит, где-то уже должно быть. Где-то уже совсем рядом.
Самец пошевелился и медленно приподнял огромную треугольную голову, поведя ей во все стороны. Остальные трое тоже зашевелились. Гул они ощущали уже давно, и гул этот двигался к ним. Инстинкт говорил, что гул — это нехорошо. Гул — это опасность. Жертва при движении не производит такого звука. Почва дрожит — но дрожит она совсем иначе. Легче. Призывнее. Поэтому организм на такую дрожь реагирует сразу и без колебаний — жертва.
Они потому-то и не подползали к мертвому человеку, что вокруг него было сегодня столько шума и гула. Инстинкт учит не только убивать. Он еще учит выживать.
Самку, убившую человека и убитую другими людьми, — самку, которую они готовились жрать — тоже вели инстинкты. Только один из них боролся с другим. Голод — самосохранение. Голод победил. Иначе она уползла бы, едва почувствовав и ощутив телом тот гул, прежний. Но она не уползла, оставшись у трупа. Голод. Он оказался сильнее.
И потому она погибла. Теперь они собирались кормиться ее плотью, которая вот-вот должна была стать достаточно мягкой для того, чтобы рвать ее зубами-пластинами. Питаться. Жить.
Гигант-самец снова повел головой. Свет, появившийся со стороны надвигавшегося на них гула, ударил по его стеклянным, лишенным век, глазам. Надо уходить, чтобы выжить. Так повелевает инстинкт. Сейчас кормиться не самое главное. Главное — выжить.
Он прижался к земле и бесшумно скользнул в траву. Трое даймондбэков последовали за ним. Домой. Сейчас нужно было двигаться домой.
Вот оно. Старлей резко стопорнул подъемник. А если живой еще? Да нет. Чушь собачья. Ты же все уже знаешь, сказал он себе. И про то, чем встреча со змеюкой кончается, и про этого конкретного человека. Был жив, вечером еще был. Но уже — нет.
Старлей Егоров, хоть и виделся себе бывалым тертым офицером, сейчас не мог оторвать глаз от тела, резко очерченного светом фар. Несмотря на все, что говорила ему логика, он все равно пытался увидеть хоть какой-то намек на движение. На жизнь.
Егоров мотнул головой. Окстись, Вася. Жизни этого человека, грузчика из магазина, змеюки лишили. С гарантией. Как и всех прочих до него. А значит, давай-ка, брат, за работу.
Удачно тело легло. Прямо поперек движения подъемника. Не надо ни крутиться, ни подлаживаться-примеряться.