Я понимала, что кроме птиц, у Винни должен быть кто-то еще… Хотя было б спокойнее, если б только птицы… «Могу же я обходиться только фантазиями, — уговаривала я себя. — Правда, он мужчина, Ему это нужно. Для здоровья. И вообще. Но поклонница?»
Свернувшись под деревом калачиком, я старалась успокоить занывшую старую рану. Пробудившуюся внезапно тоску по любви. Давнее, почти забытое чувство. От него слегка тошнило, но это быстро проходило. Представила себя прежней, простой женщиной. Захотелось прижаться к мужскому телу. Почувствовать себя слабой и любимой. Протянула руку, потрогала траву. Словно, погладила чьи-то взъерошенные волосы. «Теперь я любовница этого дерева и этих облаков», — подумала я о самой себе. Боль в сердце от невозможности кого-либо обнять пронзила и вызвала слезу. «С каждой минутой мне становится все лучше и лучше, — произнесла я, глядя на крону дерева, — где этот клуб живых людей? Где этот город?» Я вспомнила про бумажку, что сунула впопыхах в карман, достала и развернула ее. Карандашом было написано несколько фраз: «Если тебе нужно человеческое тепло и любовь…» На слове «любовь» я опрокинулась в стремительный пятиминутный сон. А может, это было видение.
Я летала среди поэтов. Подлетая к ним, дергала их за полы. Они оборачивались, чтобы посмотреть, кто их потревожил. Обрадованная, что это настоящие, а не поддельные поэты, я спрашивала: «Вы моего знакомого поэта не встречали?» И не получив ответа, летела дальше по лабиринту, заполненному светом и облаками. Наконец я увидела его — в темном углу, в комнате с зашторенными окнами. Между мной и им, как царапины на фотографии, шли красные надрезы, словно кто-то стер кожу до крови. И в этом было что-то личное, предназначенное мне. Предупреждение об опасности? Откровение? В этой комнате было очень уютно и по-домашнему тепло. Я что-то объясняла ему. Наверное, про свою любовь. Про нехватку любви и большую усталость. И он меня понимал. Он понимал меня всегда. Это я смогла говорить с ним о любви только теперь. Почему-то только с умершими случался потаенный разговор, который при жизни всегда откладывался на потом. Он смотрел и смотрел в мое лицо — чтобы мне хватило его тепла на много лет вперед.
Потом разговаривала с мамой. От мамы меня пыталась отогнать какая-то неизвестная женщина. Она обращалась ко мне, словно я была ее подчиненной, а она — моим боссом. «Не волнуйтесь, мы вылечим вашу маму!» Я благодарно и испуганно кивала и совала ей коробочку конфет: «Конфеты или что-нибудь еще? Скажите — могу и доллары!» Она фыркала и снисходительно соглашалась: «Можно и конфеты». Взяв коробку, убирала ее в шкаф, полный таких же шоколадных наборов. Ах, как много больных нуждается в помощи, как много коробок! «Вылечите поэтов! Пожалуйста, вылечите поэтов. Посадите живые деревья! — кричала я кому-то, кого не видела, — поэтов и деревья!»
«Женщина, зачем так волноваться?» — произнес густой бас прямо над моей головой. Я открыла глаза. На меня смотрела толстая физиономия: «Зачем волноваться?» — повторил мужик и попытался поднять меня с земли за локоть. «Мы посадим новое дерево, мы посадим много деревьев — возле памятника, который здесь будет поставлен! А теперь просыпайся, одной лежать в центре города на траве не хорошо…» Ему удалось схватить меня и поднять. Только теперь, встав на еще сонные ноги, я увидела, что мужик держит за спиной электропилу. Я в ужасе оглянулась — на месте дерева, под которым я заснула, суетились люди. Они подбирали с земли ветви, ломали самые тонкие руками, а те, что потолще и подлиннее, распиливали и вместе с обрубками ствола, относили к припаркованному у обочины грузовику и закидывали их в кузов. Я не могла вымолвить ни слова. Мужик тем временем уже вел меня в сторону дороги, приговаривая. — «А ведь мы тебя узнали…
«Лютики-цветочки» — мы на него всем классом ходили». Он замахал проезжавшей машине. Такси притормозило, мужик открыл мне дверцу: «Ну, адрес сама скажешь!» Я наконец набралась сил и вызволила свой локоть из его мертвой хватки. «А что здесь будет?» «Памятник», — ответил он. «Памятник кому?» «Тому, кто когда-то посадил это дерево». «А кто его посадил?» — поинтересовалась я. «Как-то на «ка» или на «ме-е-е»? Нет, не помню». «А может, оно само выросло?» — предложила я еще один вариант. Мужик усмехнулся: «Да это навряд ли». «Почему?» — я искренне не понимала. «Ну, ей богу, как ребенок, — он наклонился ко мне и прошептал заговорщически, — у нас уже давно само ничего не растет».