«В доме, куда когда-нибудь переселюсь и я. Дом, где живет память и остановлено телевизионное время. Там в саду растет белая сирень, настоящая белая сирень! И бродят кошки, а также призраки любимых людей», — проговорила она нараспев.
«Это что, дача?» — спросила я после некоторого раздумья.
Мандарина рассмеялась: «Можно сказать, и дача, но не только моя».
«А где это?» — поинтересовалась я.
«Вот здесь! — Мандарина ткнула пальцем себе в висок. — За окружной дорогой!» Шутка была удачной, хотя возможно, она не совсем шутила.
Но я не успела вникнуть в игру ее слов и уточнила: «И среди них бродит Богородский?»
«Да, и он тоже там», — с задумчивым видом отвечала Мандарина.
«Пишет?»
«Да нет, бросил. Но он уже все написал. После таких романов, как «Рвань», можно ничего не писать», — Мандарина зевнула, прикрыв рот рукой.
«Что за «Рвань»? Дашь почитать?» — пыталась я добиться какой-то конкретики.
«Его не совсем читают, а скорее проживают», — думая уже о чем-то другом, отвечала она.
Запутав меня окончательно, Мандарина извлекла из бардачка бутылку и, отхлебнув из нее, протянула мне: «Хочешь? Очень качественное виски».
Цвет «виски», как и все, что потребляла Мандарина, был тоже темно-оранжевым, янтарным. Я пригубила из бутылки.
Мандарина по профессии была филологом, с претензией на писательство. И я допускала, что ее рассказ — творческая фантазия. Впрочем, я не могла этого утверждать. Она говорила очень убедительно и эмоционально.
Меня стало клонить в сон. Монотонность дороги и главное, бесконечная пробка, в которой мы застряли, лишали энергии. Надо было отвлечься от унылого вида стоящих рядом машин за окном и чем-то себя взбодрить.
«Ну, а Объектов тебе зачем?» — решила я сменить тему.
Мандарина удивленно подняла брови: «Я обожаю месть! Считаю это очень благородным делом. В случае с Объектовым я вижу материал для мести. У меня сразу появился стимул жить. Мой любимый, которого чем-то напоминает этот депутат, погиб при невыясненных обстоятельствах. Вместе с ним умерла и я. Без любви и страсти все превращается в декорацию из папье-маше. Зачем мне жить? Только ради мести».
Мандарина любила провоцировать собеседника, вызывать недоумение, шок Ей это хорошо удавалось. Она так и напрашивалась на то, чтобы получить по лбу за некоторые высказывания. Но я понимала, что она от своих перлов получает чисто эстетическое удовольствие, как ее кошки, когда писают, забравшись на кухонную вытяжку. И поэтому я не вступала с ней в полемику.
«Ты сколько раз была замужем?» — решила я заполнить возникшую паузу.
«Два, — охотно отвечала она. — Первый раз выскочила по молодости — родила. Потом развелась».
«А кто был второй муж?» — только теперь я сообразила, что ничего не знаю про ее личную жизнь.
«Бизнесмен, «она начала ехидно улыбаться. — Он увидел меня в окно своего офиса и в голове у него что-то щелкнуло. Так он мне потом сам рассказывал. У него произошла такая странная вещь из-за меня — называется селективная импотенция. Он мог заниматься любовью только со мной. Его близкие решили, что его сглазили».
«Ну и долго вы прожили?» — продолжала расспрашивать я.
«Две недели, кажется, — без тени юмора отвечала Мандарина. — Мы были абсолютными противоположностями. Он был жаворонком, я совой. И это было только началом наших противоречий. Он любил есть на завтрак по пять блюд. Что-нибудь жирное, вроде бутерброда с салом и майонезом. И хотел приучить меня к салу и майонезу. В девять вечера уже смыкал глаза. А у меня в час ночи только самая активность и начиналась. Я собрала вещи и ушла. Спустя годы, я встретила свою настоящую любовь. А потом случилась трагедия — он улетел за океан и вернулся в гробу».
Моему внутреннему видению открылось высокое синее небо. В нем парили жаворонок и сова, цвела белыми цветами сакура и какая-то гигантских размеров женщина, высовываясь из-за верхушки Фудзиямы, рекламировала майонез «Кальве». Она намазывала его на кусок сала, который отрезала огромным ножом прямо от горы Фудзияма. Солнце садилось в океан, унося с собой тайну гибели одного полюбившего мужчины. Удивительно, но во сне получаешь любовь большую и удовлетворение полноценнее, чем наяву, — успела подумать я и открыла глаза.
«Ты веришь в реинкарнацию?» — спросила я Мандарину.
«Я верю только в любовь! — заявила она категорично. — Я даже в церкви на отпевании сказала священнику: «Так и знайте, у меня нет бессмертной души и меня это совершенно устраивает. Но я дала себя крестить ради него. Те, кого мы любим, уходят от нас, ничего не оставляя. В каком-то смысле, я — живой труп».