Один из анонимов, так ничего и не изобразив, отошел в сторонку и сел. Ведущий спросил: «А вы что же сидите? Нет настроения?» Мужчина возразил: «Почему, я представил себя кактусом!» Ведущий удивленно поднял брови: «Кактусом? Может, показать колючки?» Аноним отказался: «Я все уже себе представил». И снял все вопросы.
А в это время телеведущая пыталась залезть на плечи анониму, который искал мужской любви. Ей это почти удалось: он присел, приноровился к ней, и приготовился взять вес. Но упражнение уже было закончено. Телеведущей пришлось слезть с парня. Все постепенно замедлили темп.
«Постоянство памяти!» — объявил следующее упражнение ведущий. Все человеческое — а память это наиважнейшая составляющая, — мы стремимся сохранить…»
Он попросил всех закрыть глаза и мысленно представить себя идущим по дороге, вдоль которой стоят все, кого ты знал и встречал, кто всплывет в памяти. И у каждого, кто стоит вдоль воображаемой дороги, попросить прощения и всех простить. Вспомнить всех. Потом увидеть в себе ребенка и поговорить с ним. Успокоить.
Раздался перебор струн, гитарист заиграл что-то минорное и лирическое.
Я закрыла глаза и попыталась представить дорогу. Она оказалась высохшей деревенской тропой. По обеим сторонам ее торчала трава, крапива, кашка, куриная слепота… Я увидела бабочку-капустницу, перелетевшую с одного цветка на другой. И все. Гитара играла блюз. Я ждала. Прошло несколько минут, и мама вышла к дороге. Она молчала. Всматривалась в меня, щурясь от солнца. Рядом встал папа — в летней рубашке, ветер теребил короткие рукава. Он был серьезен и тоже смотрел на меня. И ждал. Вот появился мой бывший муж. А сразу за ним возникла Лиза. За ней Мандарина. И даже соседка, которая наведывалась ко мне с «поляроидом». Ну, вот и Винни подошел. Они все смотрели на меня, выстроившись в ряд, плечо к плечу.
Я пошла по дороге. «Прости меня, любимая моя!» — сказала я маме. «Прощаю, девочка моя…» — отвечала она, улыбаясь. «И я тебя прощаю, любимая». Я заплакала. «Папочка, родной, прости меня!» «Прощаю, доченька, прощаю…» «Я тоже, папочка…»
Я шла дальше, просила прощения. и каждого прощала Когда я попросила прощения у своего бывшего мужа, я разрыдалась Наверное, за срыв киносеансов И оттого, что ему приходилось выводить меня из зала. У Винни я тоже просила прощения. Но еще больше хотелось, чтобы он его у меня попросил. И я замешкал ась, стал а слишком многое вспоминать. Запутавшись с Винни, я решила перейти к своему внутреннему ребенку…
Увидела себя пятилетней, в ушанке, рейтузах и ботах. Что-то жующей, потом выплевывающей, и высовывающей язык, который стал совсем черным… Девочка сморщила лоб, скривила рот и приготовилась зарыдать. Я прижала ее голову к своему животу, крепко-крепко и стала шептать ей: «Не плачь, маленькая, у тебя будет платьице в лампочках, лампочках, лампочках, как ты просила….» Ребенок затих, потом посмотрел на меня сквозь слезы и вдруг как закричит: «Как у настоящей елки?» Я вытерла ее мокрые щечки. «Ну, конечно, как у елки!»
Ведущий дал время отдышаться и привести свои чувства в порядок. Видя, как многие утирают глаза, он сказал: «Не стесняйтесь своих слез. Живой человек — плачет. Слеза — необходимый фактор в жизни человека. У дублей-клонов не бывает натуральной слезы им ее капают».
Эта фраза про дублей-клонов заставила меня вспомнить о Лизе.
«Он сказал «дублей», — может, он знает Лизу и всю ее историю? Кто он — этот ведущий? Вспомнила, Лиза говорила мне о друзьях, которых встретила, и они помогли ей. Да, да, она сказала, что примкнула к бомжам и алкоголикам… Конечно, и Незнакомец… Он показал мне могилу Лизы… И дал записку, в которой приглашал меня найти друзей… если мне нужна любовь и человеческое тепло… Лиза была членом общества анонимов сердца? Я вдруг поймала на себе взгляд Мандарины. А Мандарина? Она говорила мне, что есть выход из замкнутого круга «звезды-зрители»… Говорила про дом, где она когда-нибудь поселится. Где живет память? Мы еще вспомнили о Богородском… А может, ведущий — это и есть Богородский?!»