«Это мое Чудо!» — представил он невесту собравшимся и поцеловал ее в висок.
«А ты мой Афро!» — вторила ему девушка.
Мандарина не упустила момент и включила свой диктофон.
«Что значит Афро?» — спросила она невесту.
Девушка перестала улыбаться и с серьезным лицом объяснила:
«Я зову его Афро. Он мой афродизиак — деньги и слава! Или наоборот, деньги и слава — мой афродизиак!»
«Я Афро, а она Чудо!» — подытожил ее рассуждения Массмедийкин, позируя перед снимавшей его камерой.
Затем выпустил невесту из своих объятий и снова переключился на закуски. Все сидящие за столом испытали облегчение и тоже бросились к своим тарелкам. Какое-то время народ жевал, старясь хоть ненадолго забыть о Главном. Но не прошло и двух минут, как им пришлось снова прерваться.
«Мне не нравится этот зал, Афро», — произнесла невеста настороженно.
Кто-то из гостей тут же повернулся к ней. Другие сделали вид, что не слышат.
Массмедийкин недоуменно пожал плечами.
«Это самый лучший зал, Чудо, это вип- зал! — удивился он, вытирая рот салфеткой. — Я пригласил сюда своих друзей!»
Но в ответ невеста зашептала испуганно: «Милый, випы — это те, которые пожирают младенцев?»
Справа от меня кто-то тихо выматерился. Какой-то рыжий парень хихикнул, но его тут же одернули.
Журналисты оживились.
«В каком смысле пожирают?» — задал вопрос один из них.
«С целью омоложения, — пояснила девушка, — поедают в расчете на стволовые клетки».
И повернувшись к Массмедийкину, добавила: «Ты мне сам перед сном эту страшилку рассказывал!»
Массмедийкин залился громким счастливым смехом: «Чудо, просто, чудо!»
Собравшиеся, как по команде, тоже начали хохотать. Толстый дядька из съемочной группы даже прослезился и пробормотал: «Цирк какой-то!»
Дождавшись, когда все успокоятся, Массмедийкин стал рассказывать: «Я воспитываю в ней устойчивость к стрессу. Дальше будет еще страшнее, — говорю я голосом волка. — Она залезает под одеяло и трясется, как зайчик!»
И зашептал, подавшись вперед, к объективу камеры: «Она индиго, ребенок индиго!»
Актер из анонимов крикнул: «За невесту, за Чудо!» И все выпили за Чудо. После чего продолжили застолье, стараясь развлечь друг друга разговором и выпивкой.
Глава 34. «Кто эти люди?»
Журналисты тем временем устроили блиц-интервью.
Они поочередно тянули свои микрофоны к режиссеру.
«Как вы работаете? Сколько дублей делаете?» — спрашивали его.
Лицо Массмедийкина приняло апатичное выражение: «Меня возбуждают только первые дубли. Они лучшего качества, а вторые совсем выхолощенные, не говоря уже о десятых!»
Между журналистами завязалась борьба за право задать следующий вопрос. На первый план вылезла плотная энергичная женщина: «Кто ваш зритель? Домохозяйки, пожилые люди, молодежь?»
Режиссер налил себе рюмку: «Я предлагаю тост: за вечно молодого зрителя! Я жив, пока мой зритель жив! Так что моя задача — создать вечного зрителя!» Он улыбнулся в расчете, что все оценят его юмор. Кто-то непроизвольно зевнул, другие одобрительно закивали. «Представьте, — продолжал он, воодушевляясь, — зритель теряет ощущение реального времени, он начинает существовать по законам телевизионного, воображаемого времени, глядя на вечно молодую героиню, он сам становится вечно молодым!» Кто-то из журналистов крикнул: «Здорово!» В зале раздались жидкие хлопки. Раскрасневшийся Массмедийкин лукаво подмигнул: «Со временем, кто знает, зрителя самого можно перевести в виртуалку…» Он замолк, ожидая аплодисментов, но все молчали. «Шутка!» — скороговоркой закончил он и приготовился выпить.
«Папа, колись!» — произнесла вдруг невеста.
Он осекся, рука с рюмкой повисла в воздухе.
«Она назвала вас «папа»? — подсунул микрофон очередной расторопный журналист;
Массмедийкин не стал сразу отвечать. Он медленно допил свою водку и сел. Смачно потер ладони, затем потянулся вилкой к тарелке с селедкой, наколол ломтик, отправил его в рот, понюхал кусочек черного хлеба, и, не прекращая жевать, стал отвечать: «Нет, я для нее — Афро! Она своего папу вспомнила. Забыл, чем занимался, этот добрый человек… то ли лесник, то ли дровосек. Я нашел ее в деревенской глуши, выбирали натуру. Самородок! Иногда она вспоминает папу…» Он взглянул украдкой на невесту — та смотрела куда-то вдаль. И продолжил, понизив голос: «Это мне в ней и дорого — ее свежесть натурального человека».
Он изобразил трагическое лицо.