Закончив монолог, я взглянула на Мандарину. На ней по-прежнему сидели оба кота, но в руках у нее уже появился мандарин.
«Тебе бы поэмы писать…» — меланхолично произнесла она и сунула дольку в рот.
«Прости, занесло, — оправдалась я — Как ты думаешь, памятник Массмедийкину поставят?»
Она просияла от удовольствия.
«Конечно, снимут голову у главного писателя на площади и вместо нее водрузят голову Массмедийкина. И еще кинокамеру ему сунут в руку… И на постаменте высекут. «От благодарного зрителя»«.
«Вся надежда тогда на голубей. Если к тому моменту еще останутся летающие птицы», — подхватила я.
Мандарина чуть не подавилась от хохота.
«Тогда анонимы обделают. Будет у них новое задание!»
Наш смех вызвал очередное перемещение котов. Эдельвейс оставил мои колени, запрыгнув на спинку дивана, на котором сидела Мандарина. Туда же вслед за ним последовал и рыжий кот.
«Да, а то, что случилось с невестой, — твоя работа?» — поинтересовалась я.
«Естественно, котам приходится прочищать желудки слабительным», — призналась Мандарина.
«Так это было слабительное?» — спросила я, поморщившись.
«Да, кошачье, в креме на бисквитах», — объяснила она.
Судя по ее спокойствию, Мандарина была еще и не на это способна. Я притихла, представляя себе, с каким радостным выражением лица она все это замыслила и осуществила. Наверняка, с помощью Незнакомца в кимоно.
«Как тебе невеста?» — спросила я через паузу.
«Восьмое чудо света!» — заулыбалась Мандарина.
«Да, — подхватила я. — Он, кстати, ее побаивается! Она становится неуправляемой, несмотря на все его затрещины! Она его еще перещеголяет. Увидишь, станет первой леди кинематографа. Хорошенькая перспектива?»
Судя по скучающему виду Мандарины, невеста вообще не заслуживала внимания. И я задала вопрос по существу.
«А план юбилейного концерта известен?»
«Известен, — ровным голосом отозвалась Мандарина, — будут крики «слава!», речи. Песни под фонограмму, вручение статуэток, и кино, кино… Телерепортажи, конечно. Народ счастлив, что ему дали посмотреть на главного хозяина».
Я помолчала. Меня давно мучил вопрос: кому известна вся правда о Богородском. О его раздвоении. И решила аккуратно спросить.
«Скажи, анонимы все знают о Богородском?»
«Никто никогда не знает всего, — она сбросила со своих колен черного кота, и, понизив голос, объяснила, — но есть один нюанс. Работа, которой мы занимаемся на собраниях, пробуждает интуицию. Случаются прозрения. Многие все понимают и не задают лишних вопросов».
«А собрания до выборов не будет?» — полюбопытствовала я. Но сразу поняла, что не к месту.
«Его же некому вести!» — Мандарина округлила глаза, давая понять, что я задала глупый вопрос.
«А вдруг сам?»
«Никаких вдруг. Это невозможно! — Она раздраженно положила ногу на ногу. — Перед выборами его изолировали от всех контактов и влияний. От стресса… Специалисты его накачивают, следят за перепадами настроения. Даже если бы он передумал, — что в случае с Массмедийкиным, невозможно представить, — ему бы просто не позволили это сделать. Его же обрабатывают по его же методике. Внушают: ты — лучший, эту власть вручил тебе народ, тебя ждет вечная Земная слава! Ты создал этот телевизионный город-рай, тебя ждал этот зритель… Ну, вся эта отработанная белиберда. Даже если с ним и случится приступ, его быстро приведут в чувство».
В словах Мандарины была безупречная логика, у нее, вообще, с логикой было гораздо лучше, чем у меня.
Меня волновала еще одна тема — поездка Винни на море. После того, как он принял участие в банкете Массмедийкина и познакомился кое-с-кем из анонимов, мне казалось, что его отъезд не может быть частным делом.
«Хотела с тобой посоветоваться насчет Винни…» — начала я издалека.
Мандарина тут же успокоила: «Он уже не едет к морю. Подождет».
«Ты с ним говорила?» — удивилась я.
«Да, мы перебросилась парой слов на банкете. Он похвастался, что через пару дней будет загорать… Пусть лучше нам поможет, мало ли что. Потом загорит».
Я с благодарностью взглянула на Мандарину. Она хранила деловое спокойствие. И только покачивала ногой в тапке, которую пытался поймать сидящий на ковре большой пятнистый кот.