Тварь принюхалась к туману и, выпустив когти, начала освобождаться от мужской оболочки.
Она чуяла кровь в воздухе и выла от радости. Каждый вечер город встречал ее все радушнее.
Эта ночь будет великолепной…
6
Их повозка, запряженная двумя украденными лошадьми, громыхала по улицам Восточного квартала. Главарь встал, но ему больше не требовалось произносить речи. Толпа и так была с ним, послушно следуя за телегой. Позади Стиглиц сноровисто мастерил факелы, используя зубы вместо отрубленной руки. Обмакнув свои изделия в смолу, он передавал их Брустеллину и Клозовски, а они зажигали их. Когда факелы разгорались, они попадали к Ефимовичу и Ульрике, разбрасывающим их в разные стороны.
Вот факел завертелся в воздухе, как огненное колесо, и пропал в тумане. Ефимович услышал, как он приземлился, а затем - раз! - и пламя начало распространяться.
- Долой зеленый бархат! - закричала Ульрика. Ее длинные волосы струились по спине, а лицо пылало.
Ей вторили сотни голосов в толпе.
Настал ее день. Она была похожа на Мирмидию, богиню войны, которая вела армии против сил Хаоса.
Конечно, Ульрика, сама того не ведая, служила вышеупомянутым силам Хаоса.
Ефимович мог увлечь толпу словами. Как выяснилось, его пламенные речи придавали ему даже сексуальную привлекательность. Он мог повести людей за собой, подчинить их себе, внушить им любую идею. Перейди Ефимович на службу к Императору, и его последователи круто изменили бы свои воззрения, превратившись в приверженцев аристократии. Его лозунги вырывались из десятков глоток, как будто чернь дошла до них своим умом.
Однако у него никогда не будет того, что есть у Ульрики.
Эта женщина действительно была Ангелом Революции. В своем безумии она источала божественный свет. Она страстно верила в то, что делала, и заражала других своей верой.
Конечно, она была красива. Конечно, она была молода. И конечно, она много страдала, прежде чем превратилась из рабыни в ангела. В ней была искра, которая иногда есть у актеров, реже у политических вождей, и всегда - у богов.
Все мужчины на улице пошли бы за Ульрикой на смерть. Такие выдающиеся мужи, как Клозовски, Брустеллин и Стиглиц, были отчаянно, безнадежно влюблены в нее. Ходили слухи - хотя и безосновательные, - будто она одним взглядом могла покорить выборщиков, придворных и даже Императора.
Ульрика запела революционную песню, и ее высокий, чистый голос перекрыл гул толпы.
Легким движением она забросила факел в окно на втором этаже здания, и под радостные вопли бунтовщиков пламя начало разрастаться.
Толпа приветствовала бы своего ангела, даже если бы Ульрика подожгла их дома. Такая женщина могла добиться чего угодно.
Внутренний огонь Ефимовича рвался наружу. Лицо, которое Респиги раздобыл ему, сидело неудобно. Утром жрецу Хаоса потребуется новая кожа. Задержка его раздражала. У него было слишком много забот этой ночью.
- Они дрожат в своих дворцах! - воскликнул Клозовски. - Я воспою эту ночь в стихах. Мои произведения будут жить, даже когда сотрется память о Доме Вильгельма Второго.
Телега остановилась. Впереди началась давка.
- В чем дело? - спросил Ефимович.
- Храмовники, - ответил один из главарей мятежа, «рыбник» по имени Гед. - Они перекрыли мосты, чтобы не пустить нас на другой берег.
Ефимович усмехнулся. Едва ли их противники смогли собрать большие силы.
В Восточном квартале, самом маленьком из трех треугольных секторов, составляющих Альтдорф, начались пожары. Другой сектор включал в себя императорский дворец и храм, а третий - порт и университет. План Ефимовича состоял в том, чтобы занять порт и, пройдя по улице Ста Трактиров, соединиться с радикально настроенными студентами из школы Улли фон Тассенинка. Вожак повстанцев предвидел блокаду мостов, если не сказать, что рассчитывал на это.
- Стиглиц, - обратился он к однорукому воину, - ты хороший тактик. У нас численное преимущество. Мы сможем прорваться?
Бывший наемник потер культю и проворчал:
- Лодки. Нам нужны лодки. И лучники.
- Отлично,- сказал Ефимович.- Гед, достань все, о чем он просит.
- А ты? - спросил Клозовски. - Что ты будешь делать?
- Я переправлюсь через реку, и подготовлю все к тому, чтобы мы смогли ударить храмовникам в спину. Ульрика поедет со мной. С ее помощью мы получим поддержку в доках.
- Хороший план, - заметил Брустеллин. - Он напоминает тактику Кровавой Беатрисы в ее кампании против тринадцати восставших выборщиков.
Ульрика их не слышала. Она продолжала петь, наслаждаясь единением с народом. Ефимович потянул ее за руку и помог слезть с повозки. Люди уступали девушке дорогу, выказывая свое уважение. Молодой человек упал перед ней на колени и поцеловал край ее платья. Ульрика улыбнулась, навсегда превратив его в сторонника радикальных взглядов.
У Ефимовича чесались руки под перчатками. Этим вечером его внутренний огонь неистовствовал.
- У меня есть лодка, - сказал жрец Хаоса. - Она находится в укрытии. На другом берегу нас встретят друзья.
Ульрика позволила, чтобы он вел ее, как ребенка, сквозь ликующую толпу. Они двигались медленно, но, к счастью, Ангел Революции останавливалась не слишком часто, чтобы благословить и обнять товарищей по борьбе.
Пять или шесть кварталов уже горело, и пожар быстро распространялся среди близко стоящих домов. Тзинч получит много жареного мяса.
Наконец Ульрика и Ефимович добрались до места переправы. Убив владельцев лодки, Респиги приказал накрыть ее парусиной и привязать в тихом месте у полузаброшенного причала. Людская масса текла мимо, направляясь к мостам. Между тем Ефимович сбросил ткань и помог Ульрике спуститься в утлое суденышко. Пламенная революционерка крикнула что-то воодушевляющее, но ее почти никто не услышал. Девушка и ее спутник чувствовали себя странно одинокими среди толпы.
- Пригнись, не нужно, чтобы тебя видели.
Ульрика опустилась на корточки, взглянув на Ефимовича с обожанием. Вождь повстанцев был доволен.
- Вот, - сказал он, протягивая ей плащ, - используй это вместо подушки.
Ульрика взяла сверток.
- Это зеленый бархат! - воскликнула она.
- Когда революция свершится, мы все будем носить зеленый бархат.
Девушка рассмеялась.
- Когда революция свершится…
Ефимович начал грести. Перчатки натирали ему руки, когда он ворочал веслами. Он предпочел бы остаться пассажиром, но Респиги был занят в трактире «Матиас II».
Весла шлепали по воде, а вокруг висел туман. За спиной Ульрики Ефимович все еще различал зарево пожаров.
- Скоро уже? - спросила девушка.
- Мы миновали буй, отмечающий середину реки.
Теперь они находились далеко от мостов. Ефимович не видел ни одного фонаря ни с левого, ни с правого берега.
Пора.
Он поднял весла.
- В чем дело?
Ефимович достал крюк из-под сиденья.
- Тварь, Ульрика…
- Где? Где?
Ефимович встал.
- Тебя убьет Тварь, - сказал он и нанес удар.
Брызнула кровь. У Ефимовича заломило в плечах.
Удивление не исчезло из глаз девушки, даже когда крюк вонзился ей в лоб.
Ефимович высвободил оружие и принялся за отвратительную работу.
7
Участок на Люйтпольдштрассе напоминал приют безумных. Когда Харальд заходил сюда днем, сразу после драки с Джустом Рейдмейкерсом, снаружи болталась разрозненная группа хулиганов, которые осыпали стражников ругательствами и швыряли камни в фасад здания. Теперь перед участком собралась сплоченная толпа, состоящая из разъяренных людей, которые бросались не камнями и словесными оскорблениями. Окна были выбиты, а внутрь помещения летели горящие факелы. Когда импровизированные зажигательные снаряды падали на пол, кто-нибудь из стражников бросался их затаптывать. Харальд пожалел, что потратил уйму сил, проталкиваясь сквозь толпу к участку. По сути дела, он сам загнал себя в ловушку и, что было верхом беспечности, притащил за собой провидицу, подвергнув ее бессмысленной опасности. Наверное, именно так выглядела Вторая осада Праага.