Паладин поднял меч, поджег его — сейчас он даже не заметил близости Пустыни — никакой откат от чародейства его не коснулся — быть может, все дело было в этой самой комнате, а может, в чем-то еще. Ильдиар сделал шаг по направлению к багровому монстру:
— Один раз я уже победил тебя!
В ответ ему в лицо прогремел демонический хохот:
— В пыль твои крылья рассыплются, в небесах они станут золотом. Крылья твои отяжелеют, и ни один ветер не расправит их перья. Ты упадешь и разобьешься о каменную твердь Пустыни. Песок заметет тебя, про́клятая на Сапфировом Пути птица…
Те же самые слова, что и в Ан-Харе. Услышав их, визирь, казалось, обратился в статую. Он явно не этого ожидал.
В одной руке ифрит сжимал песчаные путы Сахида, из другой вырос длинный кривой ятаган, состоящий из багрового, шевелящего жадными языками, пламени.
Два огненных меча встретились, заставив полыхнуть сам воздух. И паладин понял, что на этот раз ему не победить. Удар оказался такой силы, что Ильдиара согнуло пополам и отбросило в стену, словно тряпичную куклу. Обмякшее тело северного рыцаря медленно сползло на пол, он еле-еле сумел поднять запекшиеся веки, чтобы взглянуть в глаза своей смерти. На то, чтобы встать, сил уже не было.
Краем глаза Ильдиар увидел, что у его друзей дела обстоят не лучше: при помощи своей магии, визирь с легкостью разметал всех. Гном еще пытался ползти, а вот Джан с Аэрхой лежали совсем неподвижно, о Сахиде Альири и говорить было нечего — асар по-прежнему висел в воздухе…
— Вот так дела! — вдруг раздался где-то рядом знакомый голос Ражадрима Синха. — Да будут омыты вином приходящие вовремя!
Ильдиар с трудом повернул голову и увидел, как джинн, ростом не менее самого ифрита, пытается пройти в дверной проем. В слишком узкий проход пролезли рука, плечо и голова в тюрбане. В следующий миг джинн за какую-то секунду уменьшился, пробрался в чародейскую комнату, после чего вновь вырос до гигантских размеров. На поясе у него висел тяжелый ятаган, на ладони, которая размером была, что балкон, сидела, держась за большой палец Ражадрима Синха, Валери, с ужасом взирающая на то, как висит весь опутанный нитями багрового песка тот, кого она любит больше жизни.
— Сахид! — Ее голос, высокий и пронзительный, прошил шум бури, словно игла, проникающая в плоть кафтана. — Отпусти меня, джинн! Отпусти!
В этот момент случилось то, чего никак не ожидали ни Ильдиар, ни великий визирь Ан-Хара, ни даже ифрит. Совершенно неожиданно для всех, обездвиженный Сахид шевельнулся в своих путах и прошептал:
— Прости меня и…
Ифритум с беспокойством начал что-то шептать на своем языке.
— …Валери! Я люблю тебя, слышишь? — Пустынный Кариф прекратил сражаться. Он сдался и повис в путах ифрита. Он закрыл глаза.
— Я тоже! Я тоже люблю тебя, Сахид! — закричала Валери. — Да отпусти же меня, глупый джинн!
Но «глупый джинн» и не подумал слушаться. Он поднял девушку еще выше, чтобы она не спрыгнула вниз, и наклонил огромную голову почти в упор к искаженному яростью лицу ифрита.
— Подумать только, они снова сделали это, брат мой, — сочувственно прошептал джинн, и его услышал лишь ифрит.
Тот взревел и ударил по лицу джинна пылающим ятаганом — громадную скулу, нос, рот и щеку Ражадрима Синха рассекло, но он даже не поморщился. В следующий миг края раны поросли длинными извивающимися ресничками, и они потянулись друг к другу, соединились и связали ее. Синее лицо джинна вновь стало целым.
— Они снова сделали это, брат мой, — повторил он. — Они обманули тебя.
— Нет! — рыкнул ифрит и снова ударил мечом. Рана снова затянулась.
— Они обещали тебе пищу, но под видом мяса попытались отдать кости, спрятанные в шкуре. Этот человек обещал тебе ярость, а дал сожаления, он обещал гнев, но вместо них ты получил смирение. Где твоя гордость, брат мой?
Ифрит снова заревел, из его ноздрей вверх стали подниматься две струйки дыма. Он сильнее сжал песочные щупальца, удерживающие его жертву, но та и не думала сопротивляться.
— Погляди на него — это лишь пустая оболочка. Из нее высосали все соки. Старик сам поживился всей накопленной яростью в жертве, всем ее гневом. Он провел тебя.
Ифрит схватил безвольного Сахида Альири за голову, принюхался, отчего дым из его ноздрей заметался вокруг него, и с отвращением убрал руку.
Путы, державшие Сахида Альири, рассыпались на множество мелких песчинок; освобожденный асар рухнул на каменный пол.
— Что ты делаешь?! — воззвал к ифриту Алон-Ан-Салем. — Убей его! Убей этого лжеца-джинна! Убей их всех, я повелеваю тебе! Что бы он ни говорил тебе, он лжет! Убей его!