— Я надеялся, что это вернёт её к музыке. И я не ошибся. — Дуров торжественно поцеловал дочь. — Но у меня есть один изъян, как у крысолова. И я не могу об этом умолчать. — Он вздохнул перед признанием. — Я ужасно боюсь крыс.
¹ — «Выметайтесь». (нем.)
² — «Кто из вас это сделал? Кто из вас сливал информацию королю?» (нем.)
³ — «Королю? Мой брат, что ты такое говоришь? Как это возможно, предъявлять нам такое! Памятью Марка…» (нем.)
⁴ — «Не говори мне о памяти Марка!» (нем.)
41. Тебе нравится?
— Я спешу вас поздравить. — После непродолжительного разговора Венедикт Карлович почесал краем смартфона седой висок. — Альфа официально отказал альянсу.
— Что альянс?
— Молчание.
— Значит — сражаться. — Юрец скопировал жест отца, потерев у уха пальцем. Поумывался нервозно и всмотрелся в бодрствующих. — Также Эрфольг ждёт от меня отчёта по поводу предателя. И я не знаю, что ему сказать сейчас, scheisse.
— Скажи, что это был я. О моих детских мутках с крысами только ленивый не брешет, мр. Вы, бедные наивные крыски, по старой памяти мне доверились, и очень зря. Альфе сказочка понр-равится. — Феликс положил Юрцу лапу-ладонь на плечо, и тот вздрогнул. Загнанно уставился на улыбающегося кота.
— Ты в себе? Тебя кастрируют, Фел!
— Не успеют. У Эрфольга сейчас по горло других задач, чем искать меня линчевания ради. А там… — Кот вздохнул. — Бастет мышедающая ведает, как всё обернётся. Юри, устрой себе и пацанам передышку. Вали всё на меня.
Юра замер, скривившись, как от больного зуба, и промолчал. Эрик, Герхард, Боря и Полинин папа спали в разных углах дома Альбрандта-старшего. Пока что мирно, но, Фел был прав, всё могло измениться в любой миг. Собаки укатили на тренировку, пообещав помощь от Полкана Германовича и опергруппы «Лай». Ищейки Невгорода были активированы на ликвидацию чумных крыс, если вдруг они хлынут с поездов или как-то по другому — собачьими силами проверялись вокзалы и аэропорты. Кошки-крысоловы подтвердили Асте своё участие в обороне Невгорода, если таковой случится быть. Крысиное усиление продолжало работать по городу, особенно в системе. Но Полине всё равно было боязно, словно бы перед прибытием копящего силы на горизонте цунами. Даже она, мало разбиравшаяся в делах стаи, понимала: альянс могущественен и опасен, а сила трубадуров проверена на практике только однажды. Скольких крыс смогут извести они с отцом? А сколько пойдёт в наступление? Альбрандты утверждали, что стая до единого крысёнка запаслась берушами, но как в таком случае, они намерены драться? «Вглухую»?
Город продолжал жить своей жизнью, встречая новый день, а Полине уже виделся мор на улицах и груды бледных тел, схваченных чумой — людских и крысиных.
Всех похоронят в общих ямах, если будет кому хоронить…
Она думала об этом, пока лежала дома на кровати и силилась сомкнуть глаза. Сильная рука притянула к себе.
— Я люблю тебя, — дохнул в затылок Юра. — Спасибо за всё.
— За что? — Полина повернулась к мужу и коснулась его губ своими.
— За то, что ты есть, — устало начал перечислять он. — За то, какой я с тобой. За эти дни. Они стоят целой жизни.
— Не говори так. Мы выстоим. Мы вместе.
Он поймал её лучащийся поддержкой взгляд и ответил своим, наполненным невыразимой преданностью.
— Моя Половина. Сколько ты от меня натерпелась. Я и представить не мог, что ты чувствуешь, как мучаешься…
— Всё хорошо, — она дала ему расцеловать ладони, обласкала взамен небритое лицо. — Я чувствую любовь к тебе, мой родной. Что бы нам ни было уготовано, я хочу разделить эту участь с тобой.
От этих слов Юра взорвался нежностью, перевернулся и принялся бешено целовать её куда придётся.
— Любимая, любимая моя! Моя судьба, моя норка, моя корка сырная, meine reichlich Müllhalde! Liebes, ich verehre dich.¹ — Полина смеялась, получая отметину его губ за отметиной, хоть и краем рассудка понимала, что сейчас не время для ласк, что нужно быть собранным и разумным. Но её тянуло в котёл желания, и Юра становился неистовым дьяволом, толкавшим туда вилами ласки.
— Я так тебя люблю.
— А я тебя…
— Нет, нет, — шуршал он по коже, — неправда. Я сильнее.
Залез носом в её пижаму, раздвинув прорезь между пуговиц на груди, обмёл серединку, нашёл другую дырку под ребрами и отметился там. Полина закусила губу. Юра, обычно властный и порывистый вёл себя в этот раз деликатно и неспешно. Присобрав пижаму складкой у тазовой косточки Полины, он провёл языком вокруг неё, так, что дух захватило. Будто пробежало быстрое пламя по невидимой нити детонации, ведущей от этого места до паха.
Вздох вышел слишком шумным и скомканным. Юра поднял озорливый глаз на жену.
— Тебе нравится?
— Ох, да…
— А так?
Его пальцы пробрались под пижамную рубашку, проскользили по Полининой пояснице и поднялись к лопаткам — еле касаясь, но так, словно вынимая из её спины крылья — и раскат удовольствия рассыпался по её коже миллиардом жемчужин. Она едва смекнула, что Юра добросовестно записывал за Феликсом. А потом муж пролиновал её позвоночник коготками, и оставалось только изогнуться в неподдельном, самом настоящем экстазе.
— Ох, боже…
— Gefällt es dir.² — Он целовал её спереди и оглаживал по спине мягкими, выверенными движениями, точно бы Полина была диковинным инструментом, а Юра на ней играл. Только вместо музыки она издавала восторженные, едва не звериные попискивания, впрочем, кажется, он этого и добивался. Полина растеклась в экстазе и упустила из внимания то, как он оголил её низ. Цепочка касаний повела от ложбинки пупка дальше, к плещущему магмой колодцу. Юру хотелось до умопомрачения. Кожа пылала. Полина испытывала почти мучение, когда Юра высвободил длинные усы и принялся щекотать ими её бедра, доводя до почти неистовства.
— Войди в меня, — хрипло попросила Полина, извиваясь по-змеиному. — Войди, пожалуйста.
Он с шорохом избавился от футболки и штанов, демонстрируя полностью отвердевший член, и ловко протолкнулся внутрь неё. Полине послышался всплеск — то ли это кровь ударила по вискам, то ли она слишком завелась внизу.
— Ого ты горячая, жена!
— Юр, пожалуйста… — Она сама нетерпеливо заёрзала на нём.
— Ja. Ja.
Муж подхватил её просящие движения и раз за разом входил мощно, уверенно, с хорошим размахом, точно боксировал или бил смычком по скрипке. Но вдавливая пальцы в мускулистую спину Юры Полина шептала ему в экстазе:
— Ещё… Ещё…
В конце концов даже это простое слово забылось, и Полина издавала только всхипы потому, что внутри у неё начался салют. Фейерверки взрывались один за другим, принося искрящееся удовольствие, залпы шли подряд, бесчётно, беспощадно. Казалось, ещё немного и рассудок покинет её. Она кричала, задыхаясь, в потолок, а Юра продолжал её нежно мучить. Потом он сам извергся, упав на жену в сладкой дрожи, и она целовала его затылок, пока он отдавал семя.
В спальне воцарилась тишина, нарушаемая лишь дыханием двоих. Юра сплёл их с женой кисти.
— Ты так сияешь сейчас. Я был хорош?
— Ты всегда хорош, Юрец.
Он польщённо прищурился. Его глаз блестел довольной бусинкой.
— Оказалось, мы недостаточно друг друга знаем, Полетта. Я даже не думал, насколько.
— Почему, я знаю, что ты любишь серый, красный и зелёный, — возразила Полина.
— А ты? Зелёный и… Красный?
— Да, — она обрадовалась тому, что он угадал. — А ещё ты обожаешь сыр.
— Я крыса, и сыр для нас почти обожествлён! — поделился Юра. — Но признай, и ты сметаешь сырную тарелку максимум за полчаса!
— А также ты не можешь жить без пива с сосисками хотя бы пару раз в месяц.
— Ваша правда, фрау, — он навис над ней, ласково отводя яркие волосы с её взмокшего лба. — А ты любишь… Яблоки. Но ведь я тоже люблю яблоки! Особенно в пирогах.
— А я — пиво и сосиски!
— Ну ладно, это выяснили. А из погоды что?
— Ветер и море. Когда мы катаемся по заливу на яхте.