— Выйдет, не беспокойс-с-ся, — из глубины колодца выступила на мягких лапах Аста. — Денька через два в виде погадки. Могу отдать для погребения с почестями.
— Фу, ужас! Позорная смерть! — хором завозмущались беты.
— А… Где Феличе? — Юра напряг память. — Он уводил тех крыс… За собой на м-мотоцик-к… Где он?
— Астарта! — Полина взмолила кошку, — твой брат, он… скажи, это правда, что он погиб?
Кошка закатила жёлтые глаза.
— Его геройство однажды выш-ш-шло бы ему боком. Скажу так. Ш-ш-шесть жизней из девяти он сегодня потерял. А я, собственно, за носильщ-ш-щиками. Дина его тащ-ш-щить не в состоянии. Я тоже. — Аста показала изорванную в бою спину.
— Он жив⁈
Венедикт моментально включился и отправил Бориса с парой дельт помочь котам. Пока Полина перевязывала Геру с Эриком, а Милана — своего любимого, в трубе раздались шаркающие шаги, и к Лапкам присоединился их почти потерянный участник. Фел висел на плече у Борца и улыбался так по-хулигански, что Полине стало ясно — несносный кот порезвился на славу и ни о чём не жалеет.
— Моя нога-а-а, мя-я-яу-у-у, — застонал он, когда его положили рядом с Юрцом.
— Ты псих. Но спасибо… Брат.
— Юри, если тебе кажется, что тебе сейчас больно… Мя! Просто знай, мне в сто собак больнее!
— Не. Оскорбляй. Собак! — прозвенел грозный девичий голос. — И не говори мне о боли, кот!
— Дина!
Кривящуюся, мокрую Овчарову внёс на руках Андрей. Огляделся, очевидно, различив среди разномастных пятен самое яркое и отнёс собаку к Полине.
— Хорошо, что я в юности учился управлять катером, милая. Сегодня пригодилось!
— Ты? Я не знала! — Полина помогла спустить Дину, и поняла, что отец тоже успел вымокнуть. — Ты их вытащил? Из реки?
— Да, несло мимо.
— Дина, ты что, прыгнула за ним? — в свою очередь изумилась Милана.
— Я увидела, что он барахтается, и сыграла в собаку-спасателя, щенка. Всё-таки триатлон это ещё и плавание!
— Я сломал всё, что можно, — попенял Феликс, лёжа рядом с Юрой. Тот вовсю улыбался и сжимал перчатку друга.
— Ты жив. Мы живы.
— И не всё, что можно, а плечо и бедро. Тебе умопомрачительно везёт, проходимец. — Аста помогла снять его стёсанный шлем.
— И мой Кавасаки…
— Возблагодари Бастет и грифонов, что они добили твоих врагов!
— Папа, ты же слепой, как ты их заметил в реке? — Полина обняла отца.
— У меня, как у всякого опытного крысолова, очень тонкий слух.
К тому моменту прибыл доктор Крюгер, или как там его величали, со своей санитарной командой, и принялся заниматься ранеными. Венедикт Карлович, которому, как альфе, предложили помощь первому, отмахнулся от врачей, велев повременить с ним в пользу самых тяжёлых. Оправил продранную униформу и степенно подошёл к отцу Полины. Протянул перевязанную ладонь. Тот уважительно пожал её.
— Я бесконечно благодарен тебе, Андрей. Как новоизбранный глава города я возмещу старую обиду и заплачу тебе столько золота, сколько ты способен увезти.
— Не стоит, Венедикт, — тот философски усмехнулся в бороду. — Я ехал сюда не за золотом. Да и, будем честны, самое дорогое мне золото вы всё равно не отдадите. — Он показал на дочь, помогавшую уложить на носилки Юру. Та чмокнула губами, показывая папе, что любит его. Венедикт смутился на миг, и потом сказал, вопросительно глядя на Полину:
— Обещаем его преумножить?
— Ты слышал, Альбрандтечка любимый? — Полина поцеловала руку мужа. — Нужно поправиться. — Счастливый Юра сонно мигнул глазами из-под кислородной маски.
— Венедикт, — не преминула вставить слово Астарта. — Мы помогли спасти город…
— И вы получаете все его мосты, — твёрдо сказал альфа. — Равенство отныне и навсегда.
— Ура-а-а! Свобода! — запрыгала Милана. Глава города поймал её за лапку.
— Рано радуешься, собака. Кому свобода, кому узы брака, м? — Это прозвучало как недвусмысленный намёк.
— Да легко, Венечка! — Она скрепила согласие поцелуем.
¹ — «добро пожаловать» (нем.)
46. Полина
Полина выгребала сетчатым совком помёт ящериц. Просеивала песочек и выбрасывала в урну похожие на птичьи кругляшки. Перчик приглядывался к ней настороженно и недоверчиво, словно забыл за время отсутствия на работе или переживал обиду. Полина грустно протянула ему зофобаса.
— Не злись, мой сладкий. Я ненарочно тебя бросила.
Красный агам с аппетитом съел подарок и, кажется, подобрел. Рауля Эрфольга, а вернее то, что от него вышло «через пару деньков», захоронили в семейной могиле на лютеранском кладбище. Прямых потомков он не оставил, так что власть и ключи от городской системы по полному праву перешли Альбрандтам. Шалмей тем же победным днём с почестями вернули в Вернисаж. Вступительные экзамены в невгородскую консерваторию Полина благополучно пропустила, пока сражалась с крысами против крыс. Чуть-чуть не успела податься.
Она могла бы и не обещать этого папе. Желание играть вернулось вместе с силой и осознанием собственной избранности. Всё-таки каждый гобоист уникален, и за каждым инструментом стоит личный, неповторимый талант.
«Ну и ладно, — думала Полина, забирая у Перчика миску из-под овощей. — Будет год, будет пища. Подготовлюсь как следует и поступлю. Жизнь продолжается».
Сразу после вступления в должность альфы Венедикт сумел договориться с королём о снижении цен на рыбу на полпроцента.
Полпроцента, Карл!¹ Полине было и смешно, и дико. Ради этих мизерных подвижек вершилось массовое кровопролитие, и альянс угрожал гибелью целому городу. А после переговоров с Альбрандтом — удовлетворился столь малозначительной победой. Впрочем, никто не озвучивал Полине обороты промысла рыбы, так что… Сколько средств на самом деле составляли эти полпроцента ей оставалось только гадать.
Крысиная возня.
— Ты слышала новости? — Иринка пристала к Полине, облокотившись на край террариума. — В залив у Василька выбросило из канализации какую-то заразу, и МЧС перекрыло все выходы к воде. То ли холера, то ли дизентерия…
— Чума, — подсказала Полина то, что знала раньше СМИ.
— О, точно, чума! Средневековье, блин! — Иринка засмеялась. — Ещё бы Перчик полетел плеваться огнём, да? Как дракон!
— Да. — Полина через силу улыбнулась коллеге.
Чумой занимались собаки. Как и было согласовано с Полканом Германовичем. Доставали тела утонувших крыс, утилизировали их, проводили санацию воды. Полина надеялась, жителям Невгорода в этом году ещё удастся искупаться.
Юра лежал в отдельном блоке реанимации. Как передавал Венедикт, а ему — Феликс, он пребывал в сознании, но с температурой под сорок, которую сбивали антибиотиками и противочумными сыворотками. Все беты тоже подхватили инфекцию. Что и говорить, дружные Лапки, в болезни и в здравии! Один Феликс не заразился, но и перемещаться нормально не мог. Кости ему собрали, полную мобильность обещали где-то через полгода. Герхарду удалось спасти глаз, но врачи прогнозировали потерю зрения процентов на семьдесят. «Кавасаки» Бастова, вытащенный из реки в виде груды металла, восстановлению не подлежал.
Но по сравнению с пережитым это были мелочи.
Полина отдалась работе, чтобы приходить домой только ради сна. К мужу не пускали, и тоска по нему долгими июльскими вечерами становилась распирающей. Можно было просидеть до утра на окне в просторной, пахнущей Юриным одеколоном рубашке, играя на гобое любимые мотивы. Музыка сперва заставляла плакать, вымывая тревоги и боль, а потом дарила облегчение.
Полина не могла поверить, что ещё месяц назад твердила себе о безразличии к Юре. Это казалось немыслимым, а она сама — круглой малолетней дурой. Всё так сильно изменилось за какой-то месяц!
Всё встало на свои места.
Полина нашла истинное призвание и настоящую любовь. Собрала команду верных друзей, с которыми не страшно броситься в огонь и в воду. А медные трубы её и так не пугали, даром, что дудочница. Даже девчонки на работе хором сказали, что Полина повзрослела.