Двадцать четыре! Почти старик.
— Необычная у тебя фамилия.
— Обычная баернская фамилия.
— Ты баернец?
Юра вдруг стал очень грозным, засверкал глазами и как разразится яростной руганью на незнакомом языке!
— Und an diesem Zauberfädchen, das sich nicht zerreißen läßt, hält das liebe lose Mädchen mich so wider Willen fest! Muß in ihrem Zauberkreise leben nun auf ihre Weise! Die Verändrung, ach, wie groß! Liebe! Liebe! laß mich los!¹
Полина сперва испугалась, а потом расхохоталась, чуть плащ в лужу не улетел.
— Ура! — возвестил Юрец. — Я купил билет.
— А я пришла. — Полина глянула в тёмные окна своей квартиры на пятом этаже.
— Жаль, — Юра печально улыбнулся. — Не гуляй так поздно. Тут полно опасных тварей. Береги себя.
— Спасибо тебе, — сказала на прощание Полина и отдала плащ. Судьба Юрца немного беспокоила её, но приличия не позволяли уж слишком ею озаботиться. Ему двадцать четыре, он взрослый и чужой, притом, кажется, при деньгах. Справится?
Юра махнул рукой, Полина закрыла подъездную дверь и поехала наверх. Открыла квартиру, поставила в прихожей гобой, повесила шляпу. Переоделась. Высушила полотенцем волосы и замерла в ванной, рассматривая себя страшную, в потёках косметики.
И это такой-то он улыбался и провожал, чтобы не украли. Ну куда он пойдёт? Дождь, холод. Осень. Самолет только завтра днём. Ерунда! Ей какое дело!
Не включая света, чтобы не будить птиц, Полина подошла к кухонному окну, уставленному мамиными бегониями и бромелиями. Ей отлично было видно лавочку у подъезда, на которой любили тусоваться бабушки.
Юра сидел там и копался в мобильном телефоне. Синий экранчик горел на фоне дождя. Изредка Юра сонно поднимал голову и поглядывал вверх — неужели ища окно Полины?
Он что, всю ночь собрался так просидеть?
Родителей не было. Гостевая комната пустовала. Чайник пузырился кипятком. А Юра мок.
«Он, наверное, привык мокнуть, — Полина думала и уже искала кружку, которую было бы не стыдно вынести. — Невгород сырой и мокрый».
Пакетик с бергамотом, долька лимона, немного мёда. Ключ в карман мягких штанов, куртка на плечи. Кнопка вниз.
Он не ожидал увидеть её в дверях. Удивился с неприкрытой радостью во въедливых глазах. Полина вышла и протянула кружку.
— Это тебе горячее.
— Ты почему не спишь?
— Потому, что ты мокнешь.
— Да мне не привыкать, не стоило беспокоиться. — Юра, тем не менее, принял кружку. Пальцы у него были ледянючие. — Спасибо. М-м-м, вкуснота какая! — Он нахваливал простой чай и на вид успел протрезветь. Полина приготовилась предложить безумное.
— Поднимись. Я тебя уложу. Папа с мамой на гастролях.
— О, так у вас музыкальная династия! — отшутился Юрец, жадно хлебая чай и стуча зубами от холода. — Слушай, мне неудобно… Но я рад. В любом случае, — он опять улыбнулся, похвалившись очаровательными морщинками на скулах, и Полина поманила его.
— Идём. Хватит мокнуть.
¹ — «И меня на нити тонкой, безнаказанно шутя, своенравною ручонкой держит девочка-дитя. Красоты волшебной сила круг заветный очертила. Что за странность — как во сне! О, любовь, дай волю мне!» стих Гёте «Новая любовь — новая жизнь» в переводе А. А. Фета.
9. Часы «Тиссот»
— Ты меня, конечно, извини, и спасибо ещё раз большое, — заявил Юра, пока Полина стаскивала с него насквозь сырой плащ и такой же сырой пиджак. — Но тебя следовало бы хорошенько отругать.
— Знаю.
Полина постаралась не замечать облепившую Юрину грудь рубашку и торчащие под ней бусины тёмных сосков. Она давным-давно не приглашала к себе в гости мальчиков, наверное с тех пор, как детство кончилось, а она влюбилась в Макса. И тут — целый большой парень. Неловко, хоть по сути и ничего непристойного. Просто мокрый и замёрзший человек. Полина опустила глаза и была вынуждена уткнуть их в угол прихожей. Да, брюки Юрца тоже издевались над ней, обтянув и подчеркнув его мощные бёдра. И не только. Ох.
— Что ты знаешь, наивная? — вернул её в реальность приблудный гость.
— Что ты можешь оказаться маньяком, — пролепетала Полина.
— Или кем похуже, да! — Юра вытерся рукавом.
— Я больше не буду, — по-детски повинилась она и вызвала у него смущённую улыбку. Прыснула сама. — Давай посушим твои вещи. У меня есть барабанная сушилка.
— А холодильник у тебя есть? — Юра зачем-то принюхался и безошибочно проник в кухню.
— Ой, а там почти ничего нет. — Полина вспомнила про порядком оскудевший после девчачьих налётов запас папиного пива, десять яиц и жалкие пельмени в морозилке.
— И правда. — Юра поморщился, глядя на белую холодную пустошь. — Ну тогда будем тебя кормить. — И полез в телефон.
Спустя полчаса им привезли готовый ужин — Полина согласилась на вок с угрём и креветками, Юра взял отбивных с капустой и до кучи всякой снеди: салаты, сыр, картошку, молоко, печенье, какие-то овощи и мясные тефтели. Полина только благодарила и сгорала от стыда. Отобрать у Юры рубашку не вышло, предложить посушить брюки Полина решила излишним. Он и так от еды ободрился. Доел всё на тарелке и сказал, косясь на разбуженных амадинок в клетке:
— Такой дурной день, а закончился так хорошо.
Тут у Юры зазвонил телефон, и он поджал губы для непростого разговора.
Стало видно имя контакта:
«Папа».
— Юра, ну где же ты? Почему я узнаю от Герхарда, что ты напился, переругался с советом альянса, оскорбил короля и после всего этого не явился в аэропорт? И как мне теперь объясняться перед Эрфольгом?
Юрец округлил глаза. Полина хрумкнула салатом, любопытничая.
— Папа, я в Балясне. Жив, цел, устал. Был небольшой конфликт, а причину ты знаешь.
— А как же прилёт? Как же работа, Юра? Мне в целом категорически не нравится то, что происходит, и не добавляй мне седых усов! Я понимаю, что тебе жалко Марка, но ты и о нас думай почаще!
— Всё хорошо, пап, честно. — Юрец краем глаза блеснул на Полину. — Временное затишье. Я заночевал у девушки.
— У какой девушки? У тебя же нет девушки, Юра! Или я ошибаюсь?
— Сам не знаю. Но тебе от неё привет. И Борцу.
Полина в шутку помахала пальцами.
— Что это там у тебя чирикает?
— Кукушка отъехала, пап.
— Ясно. — Из трубки донёсся полный терпения вздох. — И когда тебя ждать?
Он объяснился с родителем и попросил зарядку для телефона. Налил себе чаю.
— Переживает за меня.
— Ты в него пошёл такой?
— Какой?
— Любитель поучать, — безжалостно припечатала его Полина.
— Старики все такие.
Она уложила его, выдав свежее белье и полотенце. Юра запечатался в комнате, так и не отдав сушить брюки. Странно, но в эту ночь Полине удалось поспать крепче и спокойнее, чем в предыдущие. Разлепила она веки от шума посуды и воды. Поначалу перепугалась, подумав, что внезапно нагрянули родители. Потом вспомнила про Юру. Как оказалось, хозяйничал на кухне он в полузастегнутой рубашке. Его широченная спина занимала всё место у плиты. На шорканье шагов Полины Юра обернулся и просветлел.
— Утро Полины продолжается сто миллиардов лет?¹
— А который час? — Она мило проморгалась.
— Двенадцать.
Юра отложил венчик, вылил яйца на сковороду, где жарились помидоры, накрыл крышкой и уставился на Полину, игриво щурясь. Та дошла до крана и попила воды.
— Что?
— Обычно девушки спьяну кажутся красивее, но ты исключение. Ровно наоборот. Как рассветное солнце в рассветных шиповниках.
Она мазнула по губам кухонным полотенцем и недоверчиво насупила рыжие брови. Юра тоже слегка нахмурился, а потом заулыбался.
— Перед пробуждением я подумал, что мне перекусили глотку, и твой образ — это предсмертный мираж. А ты настоящая. Добрая и сногсшибательно красивая.
Полина потупилась, набирая чайник. Изъяснялся он всё-таки донельзя странно.
Потом они поели Юрину стряпню, приехало такси до аэропорта. Юра собрался и протянул в дверях руку.
— Ещё раз большое спасибо. И — извини за неудобства.
— Да какие неудобства, что ты. — Полина оглянулась на забитый под завязку холодильник. — Тебе спасибо. Что проводил и… накормил.