— Куда же делся этот Мутгарай? Вот мешок с овсом!
Посыпались предположения и догадки. Саакян сказал, что Мутгарай наверняка побежал на прощанье искупаться, но так как плавать не умеет, то давно лежит на дне Ика и всплывет только через три дня. Тин-Тиныч придерживался того мнения, что Мутгарай ушел в Башкирию опохмеляться. Это, пожалуй, было поближе к истине. В честь завершения скважины бригада вчера провела торжественное собрание, а потом в лесочке буровики организовали традиционный обед, затянувшийся до ужина. Сегодня с утра Мутгарай был не в настроении, места себе не находил. А Башкирия начиналась на том берегу Ика, через мост. Там был другой часовой пояс и на два часа раньше открывались магазины.
Фархутдин имел собственное суждение, тоже не лишенное оснований. Он заметил, что в последнее время Мутгарай стал исчезать чаще.
— Повадился к какой-нибудь сельской крале, а теперь прощаться пошел. Женщину ищите во всем, ребята, женщину! Это умные люди давно советуют.
— Да нет! — сказали провожающие. — Совсем недавно он шел по селу с бригадиром Вафой, и оба были под мухой.
У Зубаирова заострился подбородок. «Стоп! Надо быть посдержанней, что-то я сегодня не в себе», — подумал он.
— Заруливай в село!
В этот момент, однако, кто-то заметил спускающуюся о горы подводу.
— Мутгарай! Это он! Он!
Действительно, рядом с возницей качалась большая голова Мутгарая в тюбетейке. И тут же все услышали пронзительный голос:
— Шалава! — сплюнул Зубаиров.
Подвода подъехала к автобусу. Мутгарай не обращал никакого внимания на собравшихся, качался из стороны в сторону и пел, будто для одного себя, повторяя одно и то же:
— А что? Дело поет! — задумчиво проговорил Кадермат. — Сердце у парня есть.
Бригадир тракторной бригады Вафа сполз с телеги и, слегка покачиваясь, приблизился к Зубаирову.
— Ты, мастер, уж не сердись на него, — сказал он, — Мутгарай — золотой человек. Можно сказать, бриллиант! Мы того… этого… Извини, устроили мы ему проводы по-крестьянски. Он у вас тут один такой…
Мутгарай перестал петь и, будто проснувшись, уставился на Зубаирова мутными глазами:
— Значит, ты закончил институт, да? А я, значит, бур-рабочее быдло? Ты инженер, значит, с высшим образованием, а я…
Буровики окружили телегу.
— Ай-вай, как налакался, — ласково упрекал Сапарбай. — Ну, айда, чего сидишь, айда в автобус…
Мутгарай бессмысленно смотрел на Сапарбая.
— А ты-то чего делаешь в моей республике! Чего ты у нас потерял?
Прихрамывая, подошел Кадермат, растолкал людей.
А ну слезай, не заставляй людей ждать!
— Не трогай меня своими грязными руками! — заорал Мутгарай. — Они же у тебя…
Кадермат весь напрягся, сжал кулаки, и усы его растопорщились.
— Ах, так?!
Буровики повисли на плечах Кадермата.
— Слушай, брось! Он же ничего не соображает! Брось!
Тин-Тиныч взял Мутгарая в охапку и шагнул к автобусу.
— Куда?! Никуда я не поеду!
— Да молчи уж!
И вот все буровики в автобусе, и машина тронулась, а Мутгарай все шумел:
— Пустите меня! Не поеду я с вами, все равно убегу!
Однако вскоре он, положив голову на плечо Тин-Тиныча, уснул.
— Мешок с мякиной, — сказал Фархутдин. — А еще вернее — овсяной кисель!
Посмеялись и затихли.
Видавший виды скрипучий полуавтобус густо пылил по сухой сельской дороге, приседая и подпрыгивая на колдобинах, тряс ободранные чемоданы, грязные рюкзаки и мешки, авоськи с разным барахлом, и головы буровиков то подскакивали враз к потолку, то вжимались в плечи. Ничего, терпеть можно. Не работа. Только вот нагазованного до точки Мутгарая мутило, да Зубаиров, начальничек, уж больно застрожился под конец, перед самым отъездом. Все молчали, каждому думалось о своем…
Зубаиров (сердито поглядывая на Мутгарая). Пора бы проучить этого разгильдяя и забулдыгу. Прижать по методу Ибрагима-заде. Совсем перестал считаться с моим авторитетом и с людьми. Нет, не понимаю, что у него в голове и почему его мотает по жизни вроде этой колымаги. На новом месте соберемся и поговорим насчет всего. А может, я тут виноват? Ведь что говорил Ибрагим-заде: «Если ты мастер, то знай — ты выше горы, тверже скалы и просторней моря». А я какой?