«Ладно. Была бы шея — хомут найдется», — подумал Кадермат и уехал с женой в Куйбышев. «Место мастера? Хо, брат, таких, как ты, нам додавай!» — встретили его, посмотрев диплом. Но когда он сдал личное дело, заговорили совсем по-другому: «Придешь через два дня». Через два дня: «Место все еще не освобождается». А когда наконец освободилось, отказали окончательно: «Из института прислали молодого специалиста, а ты техник»… Кадермат сказал, что готов на любую работу по специальности. «Да, но у вас был большой перерыв…» Потемнело в глазах. Он заскрипел зубами и раненой ногой пнул дверь — заглушить болью отчаяние, поскорей наружу, чтобы не сотворить что-нибудь непоправимое…
Да, у него был большой перерыв. Шесть лет. Лучше б их не было совсем, этих шести и всех последующих лет! Лучше б тот маленький футлярчик с его фамилией и адресом кто-нибудь нашел на нем тогда, развинтил и сообщил отцу в Баку: «Ваш сын доблестно погиб…»
Каждый день, уходя из дому, Кадермат уверял жену, что сегодня приступит к работе, но возвращался ни с чем. Опухшие от слез глаза Зумары стали совсем чужими. К тому же не осталось денег, чтобы заплатить за квартиру, и даже в еде они себя начали ограничивать.
— Скажи, Кадермат, — истерично спросила наконец Зумара. — Неужели ты всю жизнь собираешься так обманывать меня?
— Успокойся, потерпи, переменится жизнь, — попытался он уговорить жену, но Зумара зарыдала и опять стала держать себя за волосы.
У Кадермата не осталось ни терпения, ни возможности искать работу по специальности — он устроился на материальный склад разгружать трубы. В тот день он вернулся домой в покрытой железной ржавчиной спецовке.
— Все понятно, — сказала Зумара, взглянув на мужа совсем потухшими глазами. — Прощай. Я ухожу…
Кадермат с опущенной головой сел на стул. Зумара не спеша собрала вещи, спокойно уложила их в чемодан и тихо, как кошка, вышла из комнаты. Кадермат только печально посмотрел ей вслед.
Ведь все рассказал ей честно, как было, хоть, конечно, и с запозданием. Не поняла Женщина, не поняла. Может, не поверила. Все бы он для Нее сделал, если б поняла и простила!.. А за что, собственно, прощать-то? В чем его вина? Где его ошибка? Кадермат до сего дня не может разобраться…
Да, он был в плену. Многие там были. Кто попал раненый, без сознанья, кто сдался сам. Кадермат был ранен, но легко. Сдался в полном сознании, сам, и, может, здесь его ошибка, но какой у него был тогда другой выход? И не в этом даже дело! Дело в полковом знамени. Говорил же комиссар: знамя — сердце полка. И он один мог вернуть этот символ воинской чести. Вот что мучило Кадермата…
Часть разгромленного батальона чудом уцелела, бойцы укрылись в лесу. Но танки долго и безнаказанно обшаривали лес, сминая кусты и обваливая деревья. Со всех сторон слышался треск автоматов, резкие хлопки винтовок, взрывы гранат и предсмертные крики. Кто стрелял, кто кричал, кто остался в живых, Кадермат не знал. Пока совсем не стемнело, немцы разыскивали и добивали раненых красноармейцев. Плача, Кадермат лежал под кустом. Он был практически безоружен. Гранаты все расшвырял во время страшного прорыва. Теплая еще винтовка без единого патрона лежала рядом.
Наступила полная ночь, в лесу стало тихо. Он вылез из своего укрытия. Услышав неподалеку стон, шагнул туда, но почувствовал острую боль в правой ноге. Сел. Ранен? Пощупал ногу, обнаружил маленькую дырочку в сапоге и теплую кровь за голенищем.
А стон поблизости усилился. Опираясь на винтовку, Кадермат дохромал до человека, лежащего лицом к земле. Нагнулся и узнал капитана Соболева. Дотронулся до его горячего плеча, но тот очнулся и закричал: «Не подходи! Застрелю!» Кадермат увидел, что капитан пытается вынуть из кобуры револьвер.
— Это я, товарищ капитан, рядовой Имамутдинов из третьего батальона.
— А я подумал, что немец…
Присмотревшись, Кадермат увидел на правом плече Соболева черное пятно, которое расплывалось к поясу и шее. Он снял гимнастерку, разорвал нижнюю рубаху на ленты и плотно, через шею и под мышку, обмотал плечо капитана, потом себе ногу. Полегчало. Пуля, видать, едва задела ткань, кость цела. А Соболев бредил остаток ночи. Громко кричал, отдавал какие-то команды, кого-то ругал на чем свет стоит.
На рассвете открыл глаза. С удивлением посмотрел на Кадермата, будто что-то вспоминая. Потом, еле шевеля губами, спросил:
— Какой роты?
— Второй.
— Молодец, хорошо дрался. Лично видел.
Что там мог увидеть капитан — неизвестно, если и сам Кадермат очень смутно помнит прорыв к лесу. Только один момент запечатлелся в памяти — это когда он уже пробежал мимо горящего танка, сквозь дым, Кадермат швырнул через голову Соболева две последнее гранаты и кинулся на взрывы. Увидел прямо перед собой немца, приподнявшегося над мотоциклом в дыму и пыли, с размаху ударил его прикладом по голове. Рядом мелькнул капитан, стреляющий из револьвера по сторонам. Вслед за ним Кадермат прыгнул в низкий кустарник — лишь бы не отстать.