Эта справка вдохновила Кадермата — теперь он знал, кого, искать. Написал в Свердловск и в Министерство обороны, кратко объяснив, зачем он разыскивает капитана Соболева. И сегодняшнее письмо было из министерства. Дрожащими руками Кадермат вскрыл конверт. Осторожно вскрыл, надорвав самый краешек конверта. Вынул гладкую, маленькую, с детскую ладонь, бумагу, прочел: «Капитан бывшего Н-ского полка Соболев Иван Иванович, которого Вы разыскиваете, в архиве Министерства обороны СССР значится в списке пропавших без вести».
Кадермат выронил конверт. Потеряна последняя надежда на встречу с единственным свидетелем того боя. Никто не узнает об их совместной попытке спасти знамя, ничто не поможет оправдаться ему перед людьми.
— Что же теперь делать? — потерянно подумал Кадермат и медленно, волоча ногу, пошел в палатку.
Еланский, недолюбливающий руководителя своей вахты, ткнул в бок Миргазияна:
— Чуял? Думаешь, от нечего делать пишут письма с красной печатью? Говорю же, есть за ним какой-то грешок!
— Да брось ты! Слово скажет — душа видна. Какой может быть за ним грех?
— А почему тогда человек ночами ворочается? Мы же слышим, как он калечит кровать!
— Не ломай зря голову, пошли спать. А болезнь его не купленная — таким он стал после войны…
— Надо б ему спортом заняться, глядишь, и прошло бы. Почему-то боюсь я его…
Еланский и Миргазиян в палатку вернулись поздно, продрогшие. И даже света не стали зажигать, нырнули в постели. Еланский из-под одеяла с испугом наблюдал за Кадерматом. Тот долго сидел на койке одетый, без движения. Думал о чем-то. Вот встал и начал медленно раздеваться. Снял кепку, закурил, расшнуровал и сбросил с ног ботинки, налил из графина воды, выпил. В трусах и майке потоптался у кровати, неровно задышал. «Может, гимнастику делает на сон грядущий?» — подумал Еланский, засыпая.
Кадермат иногда всю ночь беспокойно топчется и вздыхает. В иные ночи, может, в бреду, бормочет: «Я еще докажу им! Я еще покажу! Неправда, будет и на нашей улице праздник!»
Сапарбай говорил: «Наверно, у него болезнь. Нужно позвать из села бабку-знахарку и заговорить». Еланский корень всего зла видел в том, что Кадермат не занимается спортом. Фархутдин считал, что нужно познакомить Кадермата с девушками, потому что без общения с ними у людей могут начаться всякие разные явления.
И Райса давно наблюдала за Кадерматом. В свободное от работы время он не способен сидеть спокойно. Постоянно дергает ногой, выбивает ею мелкую дробь, не знает куда девать руки, то и дело щупает в кармане папиросы. Всегда в движении и пальцы, будто играют на гармошке. При разговоре часто заикается, уголки губ дрожат.
В свое время Райса очень удивилась, узнав, что Кадермат судился. «За избиение начальника участка», — объяснили ей. Был на суде и Фазыл. Нет, не избивал он никого, только за грудки схватил. «Если бы на месте Кадермата был я, ей-богу, избил бы», — говорил потом Фазыл. Кадермат собирал людей в свою бригаду, возился о ними, обучал, а тот готовыми рабочими укреплял другие бригады. Ну верно, Кадермат поступил неправильно, погорячился. Учитывая его фронтовую контузию, Кадермата только оштрафовали, оставив в силе пункт «за нарушение трудовой дисциплины».
Состояние Кадермата тогда заметно ухудшилось, и врачи, по инициативе Райсы, решили послать Имамутдинова в военный госпиталь. Фазыл отругал Райсу за самовольство: «Чего лезешь в дела бригады, когда не просят. Что я стану делать без Кадермата, с кем буду бурить?!»
Когда официально, письменно, пригласили Кадермата в госпиталь, он доброту Райсы понял по-своему. Вышел из палатки в одних трусах и майке и, колотя себя кулаками в грудь, с шипением пошел на Фазыла:
— Решил выжить меня из бригады? Да? — Он резко повернулся и показал испещренную глубокими шрамами спину. — Неужели это я получил, чтобы меня выгоняли с работы! Ну, скажи! Скажи, мастер!
Вскоре, однако, он успокоился. Вернулся в палатку, надел висящие на спинке кровати брюки, закурил осыпавшуюся наполовину папиросу. Все, отгрохотал. До этого момента лучше молчать — ребята не раз испытали.
Утром пришел к палатке Зубаировых извиняться.
— Ну хорошо, хорошо, Кадермат, — мягко сказала Райса. — Ну бывает, бывает. А в госпиталь тебе, наверно, и в самом деле незачем, нужен только покой.
— Покой! — горько усмехнулся Кадермат и посмотрел на Райсу так, что у нее сжалось сердце.
Сложен человек! Не подберешь общего ключа ни к одному характеру, ни одной души не откроешь вдруг. Годами изучая в институте науку о человеческом организме и человеческой психологии, Райса, оказывается, еще многого не знала. Думала, что научится понимать людей в обыкновенных житейских условиях, но эта наука еще трудней.