— Молчи уж! Насчет Тин-Тиныча ты сам кругом виноват…
— Я?! — недоуменно и растерянно Зубаиров прижимает руки к груди.
В это время в палатку Зубаировых входит Кадермат, на его рубашке висит заплатка, в руке иголка с ниткой. Застеснявшись Райсы, заправляет рубаху в брюки.
— Извините. Я вот что хочу сказать. Отпустим Тин-Тиныча в Тышляр, а? Валя там. Если нужно, я сам выйду на вахту за него.
Не ожидавший Кадермата и его слов, Зубаиров совсем растерялся.
— Что ты говоришь? Откуда ты знаешь?
По тому, как посмотрел на него бурильщик, Зубаиров понял, что его слова о девушке, похожей на Валю, слышал и Кадермат. Нехорошо. Вот что может получиться, если раскрыть жене какую-нибудь тайну в палатке!
— Нет, Кадермат, не видел я тогда Валю. Просто была похожа… Мне показалось… Вот и сейчас я по телефону искал геологов…
— Так пускай съездит! Подумаешь, восемьдесят — девяносто километров. Ничего с машиной не случится.
Признаться, мысль о том, что та девушка и была Валей, все эти дни не давала покоя и самому Зубаирову.
— Хорошо, пусть съездит, — сдался мастер. — Иначе он от этого не избавится…
— Сейчас я его позову, — обрадовался Кадермат и выскочил из палатки. Однако Валентин шел сюда уже сам, окруженный буровиками, — видать, все они что-то решили сообща.
— Вот что, Валентин, — сказал Зубаиров. — В Тышляре объявились какие-то геологи. Съезди-ка туда. Мажет, Валя там…
— Съездить? — Валентин бессмысленна огляделся и тут же полез в кабину стоявшей рядом с палаткой машины. — Там она, там, я чую!
— Наверно, все же нужно получше одеться? — остановила его Райса.
Тин-Тиныч побежал в свою палатку и мигом появился в морской форме — в бескозырке с ленточками, в брюках клеш.
Фархутдин с подхалимским видом открыл перед Валентином дверцу кабины, поклонился, потом грубо затолкал его в машину.
— Смотри, без Вали лучше не показывайся на глаза, не то загрызу я тебя своими зубами.
— К шести утра быть здесь! — предупредил Зубаиров.
Войдя в палатку, Райса вздохнула:
— Хорошо, если б разыскал…
— Мечта! — Фазыл сел к столу, достал из сумки бумаги. — Однако пусть собьет охотку…
Зубаиров не верил в то, что отыщется Валя, но после отъезда Тин-Тиныча ему стало как-то полегче. Может, он чувствовал, что такого рода поступок, бессмысленный с точки зрения житейской логики и даже несколько вредный для производства, прибавляет ему уважения среди рабочих, хотя он твердо знал, что для них главное — условия жизни и труда полегче да заработки побольше.
Он-то знал своих буровиков! И не раз мечтал постепенно заменить всех их хорошими, основательными людьми, такими, о каких пишут в газетах. Мечтал вывести бригаду в передовые, в знаменитые. Однако ничего не получалось. Сам виноват. Комбайнера Мутгарая взял, который плюет на буровую. С Сапарбаем очевидную глупость совершил, жену послушал, командир производства! Сейчас сам посадил и отправил к девушке Тин-Тиныча. Хорошо, если не найдет. А как найдет да не вернется? Вахта ведь развалится. Так вот, можно ли быть добреньким в ущерб делу? Слабость, больше ничего! Хуже и производству, и себе, и самим же этим людям, потому что им прежде всего нужна ровная работа и добрая зарплата.
А что сказал бы Ибрагим-заде, узнай он о разброде на буровой и такой слабости Фазыла? «Ты не мастер, — сказал бы он. — Мастер должен быть выше горы, тверже скалы и просторнее моря!» Хорошо, гора и скала — ясно, а что такое «просторнее моря»?
— Опять ты невеселый, Фазыл, — прервала его мысли Райса. — Ну что, что тебя гложет?
— Да так…
— Нет, Фазыл. Ты раньше был не такой. Становишься черствым человеком… Знаешь, только не подражай никому…
— Советчица! — усмехнулся Зубаиров, почувствовав, однако, в словах жены правду.
— Вспомни студенческие годы! Первый наш вечер, нашу общагу! Морозные ночи! Ты тогда был подлинным Фазылом. И сейчас иногда промелькнет тот Фазыл — когда шутишь, смеешься или по-товарищески говоришь с рабочими…
Зубаиров опять усмехнулся. «Тогда был Фазылом, а теперь не Фазыл». А она какая была, такая и осталась — за всем наблюдает и все замечает, хотя тогда и не прикидывалась умной, и не читала морали…
Да, как-то даже не верится, что он, Фазыл, был когда-то веселым, доверчивым, видящим одно хорошее в жизни. За это и полюбила его тогда Райса. Она так и сказала: «Да, люблю. За то, что ты такой есть». Нет, теперь Фазыл сколько ни старайся, таким стать уже не может, прошло его время…
— В молодости ты был живым, общительным парнем, — будто подслушав мысли Фазыла, снова заговорила Райса. — Став мастером, ты почему-то изменился!.. Словно подменил кто-то тебя.