— Ну, Фазыл, будешь мне ассистировать, — решила Райса. — Зажги печку, вскипяти воду, а я принесу из медпункта инструменты и лекарства.
Райса выбежала из дома.
— Ассистировать! — пробормотал Фазыл, растерянно оглядываясь. — Нашла помощничка…
Райса не раз удаляла аппендикс. В Бугульме она, была ассистентом при главном враче, хирурге с многолетним стажем. Старый хирург говорил: «Эта операция — все равно что два умножить на два, хотя один больной никогда не похож на другого. И бывает всякое…» Удаление аппендикса он нередко поручал Райсе, а сам становился ассистентом. Это была одна из форм обучения молодежи.
Райса была уверена в себе, но в таких условиях, без помощника, было довольно рискованно приступить к операции. Можно допустить непоправимую ошибку, а врач-хирург, как и минер, ошибается только один раз. Доказывай потом, что имела право на операцию…
И это непоправимое едва не случилось. Уже инструменты были прокипячены и подготовлены средства для анестезирования, когда выяснилось, что второпях она забыла в медпункте нитки. Бежать назад было поздно — состояние больного на глазах ухудшалось.
— Нитки нужны, нитки! — Вскричала Райса, не помня себя. — Давай суровые.
— Какие суровые? — недоуменно спросил Фазыл.
— Обыкновенные суровые нитки, что делаются из льна! Беги по соседям, скорей!
Фазыл побежал. В первом же доме какая-то старушка, причитая и охая, сунула ему в руки большой плотный клубок ниток. Райса вскипятила их, стерилизовала, затем, уже не глядя на своего «ассистента», приступила к операции. Боже, пошли ей успеха…
Фазыл с детства боялся крови и плакал, когда в школе заставляли резать лягушек. Вот белую кожу Хафизова рассек скальпель. Зубаиров крепко зажмурил глаза, со скрипом стиснул зубы, дыхание горячим паром ударило в ноздри, на лбу выступал пот. «Ну, эти медики! Режут живого человека… Никогда не смог бы… Убьет, ей-богу, убьет… Уже убила?.. Нет, будто бы живой… Это тебе не скважина, тут нельзя ошибиться… Ну, Райса! Какая смелая женщина, оказывается! А с виду девчонка девчонкой!»
Зубаиров украдкой любовался лицом Райсы, следил за ее ловкими руками, за тонкими, изящными пальцами, уверенно держащими инструмент. «Моя жена, оказывается, мастер!» Зубаиров даже позавидовал Райсе: «Вот бы мне быть таким на буровой! Нет, из меня, наверно, никогда не выйдет хорошего мастера…»
Операция удалась. Через неделю Хафизов уже встал на ноги. Когда Райса стала удалять нитки из шва, Хафизов пошутил: «Наверно, крепкая ваша операционная нитка, если такой живот удержала». Засмеялась и Райса: «Эту нитку сучила Замала-эби, она ею чулки латает. Крепкий будет ваш живот!»
После этой операции авторитет «дохтура Райсы» значительно поднялся. «Это волшебница, а не фельдшерица», — говорил о ней Хафизов. По селу шутили: «Райса-дохтур суровыми нитками положила на толстый живот Хафизова кожаную заплатку». Что бы там ни говорили, а Язтургай признал первого в селе фельдшера-акушера!
18
Мутгарай вернулся с поля, хмуро оглядел лагерь. Несколько буровиков у костра готовили себе еду. Четверо сидели на травке и дулись в картишки. В тени палатки что-то травил Фархутдин, и оттуда слышался смех. Мутгарай окончательно возненавидел такую жизнь. Вот ведь что делает с людьми разведка! Вместо того чтобы в поте лица «трудиться в поле или на ферме, эти здоровенные мужики не знают, как убить время. Нет для них ни сенокоса, ни сева, ни жатвы, ни скота… О чем думают, о чем говорят? Нет, чтобы поговорить о полезном — об урожае, о жизни, а то все слушают истории бесконечных любовных похождений Фархутдина и ржут, как кони. А вчера весь вечер Тин-Тиныч рассказывал о своей поездке в Тышляр, откуда геологи опять куда-то уехали. Сапарбай все жалуется тихим своим голосом, Саакян и Кубрак бренчат гитарой и орут песни. А в поле тихо, только птицы…
Начнут говорить о работе, только и слышно — кто сколько пробурил, как бурил, чем бурил. Ну бурил и бурил — какой в этом интерес? А Назип все плачется, что в разведке невозможно учиться, получить образование. «А кто работать будет, а?» Миша Кубрак: сменная работа, хлопцы, ломает, идти ночью на вахту — хуже смерти. «Тебя бы в ночную уборку, за штурвал!» Еланский ругается, что мастер не отпустил с вахты на спортивные соревнования в Бугульму. «Этого запрягать можно, а он в гири силу вгоняет. И это все разведка проклятая, разведка! Совсем таборниками стали…»