Что ж, испытаем рецепт Райсы. Только как бы потом не пришлось собирать буровиков по одному.
Вслед за Мутгараем ребята углубились в лес. По словам Мутгарая, становище было недалеко, сразу же за лесной куртиной. Через чащу нет тропинки, поэтому они решили выйти на опушку, по проселочной дороге спуститься к реке Сагындык, а там лугами и снова в лес, за которым и располагалось стойбище. Ты скажи, как это он разыскал такой клад! Буровики были изумлены, потому что Мутгараю, как они считали, не до девушек — ему бы лес да поле. Не было дня, чтобы он после работы не сходил искупаться, не побродил по лесу и лугам. Хотя и ругали Мутгарая за частые опоздания на работу, его любовь к природе уважали. Он по запаху мог назвать разные травы, знал голоса всех птиц. Особенно этому удивлялись городские ребята — Тин-Тиныч, Миргазиян, Еланский.
Деревья в лесу уже начали перекрашивать свои летние одежды в желтый цвет, и будто прибавилось воздуху, в котором невидимые пауки тянули и тянули серебристые нити…
Да, лето, оказывается, уже на исходе. Как же так получилось, что, живя, можно сказать, в объятиях природы, они не заметили, что лето уже проходит? А что удивительного — за горячей работой человек забывает обо всем…
Буровики, подняв головы, смотрят на верхушки деревьев, на голубое небо и белые облака.
— Ах, Мутгарай, чего же ты раньше не водил нас сюда?
— Вы что, дети, чтобы вас водить?
В лесу каждый держит себя по-своему. Назип, словно ошалелый, бегает среди папоротников. Сергей в прыжке хватается за сучки и, задрав ноги, качается. Не знающий леса Сапарбай, боясь заблудиться, ни на шаг не отстает от Мутгарая. Тин-Тиныч подходит к комлю старого дерева и начинает импровизировать:
Фархутдин хлопнул по плечу Валентина:
— Хорошо поешь, Тин-Тиныч, но поешь невпопад!
— А что?
— Это же не дуб, а липа!
— Липа? — Валентин, задрав голову, смотрит на крону дерева. — Липа? Ну и что, что липа?
— Вообще я что-то засомневался в тебе, Тин-Тиныч, — сказал Фархутдин. — В Тышляре, ты, наверно, просто перепутал свою Валю с другой девушкой…
— Сгинь, нечистый! — засмеялся Валентин. — И как это у тебя все поворачивается на одно?..
Впереди показался лагерь животноводов, летнее стойбище. Вот, оказывается, в каком прелестном месте их владение! Загон окружала светлая петля Сагындыка. По низким берегам реки густо росли ольха, ива, шиповник. Из-под старого дерева под горой журчал ключ, его струя, как ртуть блестела на солнце.
В загоне полно скота. От жары коровы прячутся в тень деревьев, лезут в кусты, в воду. Беспрерывно качают головами, хлещут себя хвостами, отгоняя мух и комаров.
С блестящими ведрами и полотенцами в руках ходят в белых халатах молодые доярки. Навстречу буровикам плывет теплый запах парного молока и голоса доносятся:
— Привяжу я тебе хвост, Челита!
— Белка, проклятая, стой спокойно, молоко разольешь!
Когда перед девчатами появилась, будто с неба свалившись, группа парней, они растерялись — так и застыли с белыми бидонами и подойниками в руках.
— Боже, откуда вас столько?..
— А-а, вот они где, лучшие из лучших! — крикнул Фархутдин.
Стоявший с ним рядом Саакян дурашливо поиграл своими глазами-маслинами и сладко, гортанно проговорил:
— Ай, хороший девушки, ай, красивый девушки!
Когда доярок со всех сторон окружили парии, они вконец стушевались. Пытаясь помочь им выйти из неудобного положения, заговорил Валентин:
— Не бойтесь, девчата, мы пришли только водички попить!
Одна, с длинными косами, самая, видать, смелая, вышла вперед и показала рукой на родник:
— Пожалуйста, родник полный! — Было заметно, что ей очень хочется поговорить с ребятами.
Тут опомнились и остальные:
— Да, да, пейте, пожалуйста! Но кто же вы такие? Откуда?
— Нет, если не назоветесь, воды не дадим!
Засучивая рукава, словно батыр на сабантуе, в центр вышел Фархутдин:
— Откуда? Если хотите, со всех уголков Советского Союза! А один, — он указал пальцем на Валентина, — бывал даже в разных уголках заграницы.
— Понятно! — по-детски захлопала в ладошки та, первая, смелая девушка. — Это же нефтяники!.. Знаем! Слышали!