21
О наступлении осени говорили не только оголившиеся поля, но и поднимающийся от реки Сагындык белый туман, и тревожный шум леса. По утрам и вечерам выпадали заморозки, жгучий северный ветер нередко загонял буровиков в палатки.
Прошло время, когда можно было спать под легким одеялом и просыпаться от солнечного света и пения птиц. Теперь буровики перед сном надевали на себя свитера, набрасывали на ноги телогрейки и все равно мерзли.
Потом с запада пришел мелкий холодный дождь. Палаточный городок в Калиновой роще доживал последние дни.
По утрам ребята выбегали на зарядку, прыгали вокруг палатки Зубаирова и каркали воронами: «Мастер-р-р, квартир-р-р, квартир-р-р!»
Зубаиров лежал под стеганым одеялом, купленным Райсой в сельпо, подтянув колени, сжавшись в комок. Стоило чуть пошевельнуться, как под одеяло будто холодная змея заползала. «Да, пора перебираться в село», — решает он. Потом дает отбой: «Дней десять — пятнадцать прожить еще можно. Не умрем!»
Рывком откидывает одеяло и выходит к парням на зарядку.
— Когда в село-то? — встречают его. — Хватит мерзнуть!
— Соскучились по телятам и козлятам бабушек? Или язтургайских клопов хотите скорей поставить на зимний откорм?
Конечно, удобней тут с работой — она рядом, и на случай какого-нибудь осложнения все люди на месте. И вообще здесь был рабочий коллектив, а поразбредутся буровики по избам — собирай их, как колхозников. И если не случай, то неизвестно, сколько бы еще времени разведчики стучали зубами в палатках — до снега, наверно.
В тот день Зубаиров ночевал у жены в Язтургае.
Сапарбай проснулся от лошадиного ржания. Музыкальный этот звук пронзил его душу, напомнив родные степи. Встал, откинул полог палатки, вышел на поляну. На лесной опушке остановились какие-то люди с лошадьми. Меж высоких телег стояло несколько шатров. Горели костры, вокруг которых сидели бородатые мужчины, женщины в ярких сборчатых юбках, черномазые детишки.
Сапарбай разбудил Валентина. Не скидывая одеяла с плеч, Тин-Тиныч выглянул в окно: «Цыгане!» Толкнул ногой Фархутдина:
— Ты смотри, кто к нам подселился!
— Ха, цыгане! Скажи точнее — братья наши! Они родственников издалека чуют, вот и присоединились.
— Отселить бы их надо…
— А они, между прочим, такие же свободные граждане Советского Союза, как и ты. Где хотят, там и живут. Вместе веселей будет! Стой, а нет ли там молодых цыганочек?
Фархутдин поднялся, дрожа от холода, натянул рубашку, подошел к окну.
— Да, Тин-Тиныч, эти живут лучше нас, богаче. У них кони, телеги, перины. И жены рядом. Ей-богу, и шатры больше наших палаток. И теплее в них, наверно…
Когда буровики Тин-Тиныча вышли наружу, вахта Кадермата в полном составе уже стояла у кострища и таращила глаза на цыганский табор.
Фархутдин тронул за плечо Кадермата.
— Чего испугались, соколики? Ну-ка, пойдем к ним, познакомимся с братьями по судьбе. Узнаем, откуда они и куда кочуют, как их здоровьице…
Разведчики подошли поближе. Пришельцы не обратили на них никакого внимания. Таскали из лесу хворост, помешивали варево в казанах, растягивали на поднятых оглоблях сырые одеяла и старые, добела вытертые ковры.
Когда буровики, насмотревшись, собрались уходить, к ним широким шагом, метя подолом юбки пожухлую траву, приблизилась молоденькая цыганка. Она, будто ища знакомого, остановила свои черные горящие глаза сначала на Кадермате, потом на Валентине, повернулась к Фархутдину и, выбрав наконец жертву, схватила руку Сапарбая.
— Дай, парень, ручку, скажу, что с тобой было, угадаю, что будет! — Цыганка, видно, не нуждалась ни в каком разрешении, затараторила: — Жизнь твоя была тяжелая, в поисках счастья ты приехал издалека, красавец…
Сапарбай испугался этих слов и этих цепких, как клещи, пальцев, подался назад:
— Не нужно!..
— Пусть погадает, глупый, не бойся! — сказали разведчики, которых заинтересовало, как сейчас цыганка будет охмурять парня.
— За счастьем ты приехал сюда, — говорила она, глядя Сапарбаю в глаза. — А твое счастье было рядом с тобой, светлое, как эта река. Злые люди твое счастье подобрали… Ты, красавец, живешь в казенном доме, и счастье тебя ждет в казенном доме… Если хочешь узнать, как и когда найдешь свое счастье, позолоти ручку, услышишь…
Сапарбай вырвал руку.
— Деньги просит!
— А ты думал, что она даром работает?
— Не жалей десятку, сын глупца! — Фархутдин подмигнул товарищам. — Ведь все точно говорит! Даже сказала, как на берегах Ика рядом с тобой Карима ходила!