— Видимо, я не понравился…
— Если так, то зачем бы она стала плакать? Глупый, ты обидел ее! Брякнул что-то несуразное!..
— Да нет же, говорю, нет! Ну вот что — хватит! Если повезешь — вези, а нет — на своих потопаю!
— Садись, герой! — мастер затолкал его в кабину рядом с собой.
Зубаиров всю дорогу пилил Тин-Тиныча, а тот мрачно отмалчивался.
— Тин-Тиныч наш, оказывается, совершенно безмозглый парень, окончательно расшурупился! — заявил Зубаиров на буровой и рассказал, как Тин-Тиныч на слете увидел свою Валю и чем все это кончилось.
К счастью, Валентин отсиживался на квартире и не слышал нелестных слов в свой адрес. И неизвестно еще, что б он услышал, окажись в этот момент здесь. Не зная, куда себя деть, Валентин взялся вывозить навоз на огород хозяина квартиры. Навоз этот в хлеве старика накапливался много лет, слежался в тяжелые пласты, хоть ломом ковыряй.
После вахты Фархутдин, взяв с собой Назипа с Сапарбаем, отправился к Тин-Тинычу.
— Валентдин Валентдинович работает, — встретил их дед, хозяин квартиры. — Я говорю: не нужно, пусть этот навоз гниет там, да он не послушался. Что же делать, наверно, руки у него просят работы… Уж больно трудолюбивый сегодня ваш Валентдин Валентдинович, я говорю…
— Да, он трудолюбивый! — поддержал старика Фархутдин. — Даже очень. Как Геракл. Только лопоухий…
Все трое пошли к хлеву.
Тин-Тиныч хватал огромные навильники навоза и, сопя, кидал их через плетень в огород.
— Хоть бы слово вымолвил, Тин-Тиныч, — покачал головой Фархутдин. — Почему не рассказываешь о встрече с Валей.
— Ну и встретился, — Валентин не прервал работы. — Ну и что?
— Как это? — набросились парни на беднягу Валентина. — Мы тебе друзья или враги? Столько слышать от тебя про Валю да не узнать, что стряслось у вас?
Давая понять, что он не шутит, Фархутдин приблизился к Валентину и положил руки на черенок вил.
— Тогда скажи правду: прогнал Валю или она сама ушла?
Валентин опустил голову.
— Да, была Валя…
— Ты говори, говори! — пристал Фархутдин. — Прогнал или сама ушла?
— Ну сама же, сама! — Валентин отшвырнул вилы. — А вы что, прокуроры, что ли, допрашивать меня?
Вспомнив свои переживания, Сапарбай от души пожалел Тин-Тиныча.
— Ладно, Фархутдин, не приставай к человеку. Значит, не понравился он девушке.
— Как это девушка может оттолкнуть парня? Пустые слова! Ты, наверно, вместо настоящего разговора читал ей свои стихи? Так, Тин-Тиныч? Ну скажи, так было? Ты надоел ей своей блажью, и она сбежала!..
— Может быть, — пожал плечами Валентин.
— Дурак ты, Тин-Тиныч! С девушками нужен душевный разговор, а ты, наверно, все про флот да про буровую. Давай одевайся, привезем твою Валю!
— Не надо…
— То есть как это не надо? Ты понимаешь, что это такое, когда девушка бросает парня? Это, друг мой, Тин-Тиныч, если хочешь знать, позор не только для тебя, но и для всего нашего мужского сословия! Это пятно не только на коллектив буровой, но и на всех разведчиков нефти в СССР!
— Ты уж лишнее… Знай меру!
— А ты-то знаешь меру, лопоухий Геракл? Давай вот садись, закуривай и слушай…
Фархутдин надвинул кепку на одно ухо.
— Слушай! Мы только что приехали в часть. Каждый день «ать-два!», «ать-два!» — гражданскую развалочку из нас вышибают и никуда не пускают. В выходные дни чистим пуговицы на гимнастерках и грустим в казарме. С нами вместе живут старые солдаты, ждут демобилизации. Им что — они фронтовики, им сам черт не брат. На гимнастерках полно орденов и медалей, даже к самому старшему обращаются на «ты». Хотят — спать заваливаются, хотят — берут увольнение и уходят в город. А потом давай травить, как они там с девушками гуляли. А мы облизываемся от зависти.
И вот выдали нам деньги. Солдатскую зарплату. По красной тридцатке! Радуемся — оказывается, не совсем задаром мы вскакиваем по ночной тревоге, ползем по-пластунски. И я радуюсь со всеми. Думаю — одежда мне не нужна, питание терпимое, может, отослать мне эти деньги старухе-матери? Только было подумал так, получил у кассы деньги и — хлоп! Кто-то сзади положил мне на плечо тяжелую руку. Гляжу — фронтовик из нашей роты.
«Гони сюда деньги, салага!» — говорит. Отдал. Положил себе в карман и спрашивает: «Девушек когда-нибудь целовал?» Молчу. Потом он за руку повел меня к старшине и говорит: «Выпиши этому салаге увольнение, а то он еще девушек не целовал». Ей-богу, откуда он узнал, что я не только не целовался, но еще взглянуть на девушку как следует не умел. Ну, взял он мою увольнительную записку и скомандовал: «За мной, шагом марш!»