– Приказывайте, ваша светлость, – радостно воскликнул молодой человек, – и чего бы вы ни потребовали от меня…
– Напрасно так торопитесь, – ледяным током прервал его маркиз, – ведь вы не знаете, чего я потребую от вас.
– Это потому, ваша светлость, что я несказанно рад случаю доказать вам, как далек я от возводимых на меня обвинений.
– Пусть так!.. Мне остается только поблагодарить вас, сударь, за ваши хорошие чувства и без промедления объявить вам, чем можете вы снискать снова наше доброе расположение.
– Говорите, говорите, ваша светлость!
Взгляд старика все еще сохранял свою надменную суровость, а маркиза, вынужденная в присутствии мужа скрывать свои чувства, не спускала с графа своих глаз, заблестевших от навернувшихся слез. Дон Фернандо продолжая украдкой усмехаться, а дон Родольфо, несмотря на высказанную им радость, почувствовал, как замирает в страхе его сердце от предчувствия западни, очевидно, таившейся под притворной благосклонностью отца.
– Сын мой, – заговорил маркиз голосом, в котором на этот раз пробивалась печаль, – ваши родители стареют. В нашем возрасте годы ведут ускоренный счет; каждый шаг приближает нас к могиле, которая не замедлит поглотить нас.
– Ради Бога, отец! – невольно воскликнул Родояьфо.
– Не прерывайте меня! – резко оборвал его маркиз. – Сын мой, – продолжал он, – вы – наш первенец, надежда нашего рода, наследник нашей фамилии. Вам уж двадцать пять лет: это возраст, когда в душе человека созревают самые благородные порывы, возраст, когда на смену ушедшей юности только потому не приходит еще настоящая возмужалость, что человек не познал еще ни любви, ни страданий, ни разочарований, приносимых плаванием по житейскому морю, ни святых утех семейной жизни… Сударь, – продолжал после мгновенной паузы маркиз, – вы обладаете всеми достоинствами подлинного дворянина: красивой и статной внешностью и чисто рыцарской доблестью. Мы вправе гордиться вами… Снова наступила краткая пауза. Лицо дона Родольфо бледнело все больше и больше. Его растерянный взгляд ловил глаза матери, а та нарочно опускала их, чтобы не выдать сыну своей тревоги. Граф уже догадывался, какую жертву потребует от него отец, и сердце его усиленно билось от волнения и отчаяния. Голос старика приобрел прежнюю властность, когда он снова заговорил:
– Сын мой, быть может, недолго осталось нам ждать того часа, когда Господу угодно будет призвать нас к престолу своему. Нам не хотелось бы отправиться в этот далекий путь, не унося с собой в утешение уверенности, что род Могюеров не умрет вместе с нами, а будет жить в наших потомках. Пришел час, когда должно осуществиться неоднократно выраженное нами желание. Дни ваших родителей сочтены, вы должны своей женитьбой дать им спокойно умереть.
– Отец…
– Успокойтесь, сын мой, – продолжал старик, делая вид, что он иначе понял тревогу сына, – я не собираюсь принуждать вас к одному из тех браков по расчету, в результате которого между супругами, в силу безотчетного отвращения их друг к другу, неизбежно возникает взаимная ненависть. Нет, ваши родители с чрезвычайной осмотрительностью выбирал» вам супругу. Она молода, хороша собой, и род ее своей знатностью не уступает нашему. Одним словом, она соединяет в себе все необходимое, для того чтобы осчастливить вас и одновременно придать новый блеск нашему дому.
– Отец… – снова заговорил было дон Родольфо.
– Сын мой! – продолжал маркиз таким торжественным тоном, словно он не сомневался, что имя, которое он произнесет сейчас, преодолеет последние колебания сына. – Радуйтесь, сын мой, вы женитесь на донье Орелио де Торре-Асюль, кузине по боковой линии нашего родственника, маркиза дель Валль [25].
Теперь заговорила маркиза.
– Сын мой, – взмолилась она, – уступив желанию отца, вы усладите этим союзом и последние дни моей жизни! Смертельная бледность покрыла лицо графа, нервная дрожь пробежала по его телу; ноги отказывались служить, его глаза растерянно блуждали по сторонам, его рука судорожно прижималась к груди, словно хотела умерить биение его сердца.
– Вам известна теперь моя воля, – продолжал между тем старик, делая вид, что не замечает душевного состояния сына. – Надеюсь, вы исполните ее. А теперь вам пора отдохнуть: путешествие верхом в такую жару, должно быть, сильно утомило вас. Можете удалиться в свои апартаменты, а завтра мы подумаем о том, как бы вам поскорее познакомиться с вашей невестой.
После этих слов, произнесенных все тем же холодным и повелительным тоном, маркиз привстал с очевидным намерением покинуть комнату. В этот момент графу удалось неимоверным усилием воли сдержать клокотавшую в его душе бурю.
– Простите, ваша светлость, – напрасно силясь сохранить внешнее спокойствие, произнес он, – но мне надо сказать вам несколько слов.
– Разве вы не слышали? Я сказал «завтра», – сухо ответил маркиз.
– Конечно, слышал, ваша светлость, но, увы, если вы не пожелаете выслушать меня сегодня, завтра, быть может, будет слишком поздно.
– Вот как! – воскликнул старик, кусая губы от подступавшего бешенства. – А почему, позвольте вас спросить?
– Потому, – твердо отвечал граф, – что до завтра я покину этот замок с тем, чтобы никогда больше не возвращаться сюда.
В серых глазах старика сверкнул гнев.
– Ага! Так, значит, это правда? Все то, что мне рассказывали, истина.
– Что же рассказывали вам, ваша светлость? Старик был вне себя от ярости.
– Хотите знать? Что же! Может быть, вы и правы: к чему все эти подходы, пора прекратить эту жалкую комедию!
– Сударь, сударь! – скорбно воскликнула маркиза. – Не забывайте… он ваш сын, ваш первенец!
– Молчите, сударыня! – грубо прикрикнул на нее маркиз. – Слишком долго этот блудный сын насмехался над нами! Час возмездия пробил! Клянусь Богом, он будет примерно и жестоко наказан!
– Во имя неба, сударь, – молила маркиза, – не будьте так жестоки! Позвольте мне поговорить с ним! Вы слишком строги в своей любви к нему, а я сумею уговорить его и склонить к послушанию. Мать всегда найдет в своем сердце слова, способные смягчить самую непокорную душу.
После минутного колебания старик овладел собой.
– Не могу, маркиза, ни к чему это, – сказал он с неожиданно прорвавшейся ноткой жалости в голосе, – Этот бунтарь унаследовал одну только черту, вернее порок, нашего фамильного характера: упрямство! Вы ничего не добьетесь от него.
– О нет-нет, позвольте мне поговорить с ним! В конце концов, он не только ваш, но и мой сын. Я никогда не отказывала вам в своем повиновении. Так сделайте это во имя моей любви к вам! Умоляю вас, позвольте мне в последний раз попытаться сломить его упрямство! Может быть, мне удастся вызвать его раскаяние.
– К тому же, ваша светлость, – заговорил вдруг дон Фернандо, до сих пор игравший роль безучастного свидетеля всей этой сцены, – может быть, мы и ошибаемся: мой брат дворянин и слишком знатного рода, чтобы совершить проступки, которые ему приписывают. Не судите же Родольфо, отец, не выслушав его!
– Прекрасно, Фернандо! Это хорошо, дитя мое, что ты заступаешься за своего брата, – улыбнулась сквозь слезы мать, обманутая словами младшего сына.
– Конечно, я люблю брата, – не без ехидства отозвался дон Фернандо, – и не позволю осудить его без доказательств его вины. Правда, не подлежит сомнению, что Родольфо соблазнил дочь старшего касика [26]племени опатосов, но этот общеизвестный факт сам по себе не имеет никакого значения. Я никогда, однако, не поверю, что Родольфо женился на этой твари, точно так же как не поверю другой клевете: будто наш Родольфо не только близкий друг кюре Идальго, но является еще одним из самых деятельных и влиятельных поборников его движения в провинции Сонора. Нет, и тысячу раз нет! Кровный кастильский дворянин из рода де Тобар де Могюер не способен на такое низкое отступничество, он не может предать забвению понятия чести, завещанные ему предками! Ну же, Родольфо, ну же, брат мой, поднимите выше голову, уличите клеветников! Одно ваше слово, одно ваше громогласное «нет», брошенное в лицо всем тем, кто осмеливается посягнуть на вашу репутацию, – и буря рассеется, отец заключит вас в свои объятия, и все будет позабыто. Эта елейная речь вызвала взрыв негодования в душе графа, мгновенно раскусившего коварное лицемерие брата. При первых же словах его Родольфо вздрогнул, как от укуса змеи. Но постепенно гнев уступал место презрению; напыщенный, ядовитый конец речи дона Фернандо граф слушал уже с пренебрежительной улыбкой на лице.
25
Наследственный титул маркиза дель Валль дан был конкистадору Фернандо Кортесу в награду за завоевание Мексики. Многие из его потомков и доныне существуют еще в Америке. Примеч. авт.