Женщины отплясывают этот танец с воодушевлением, переходящим в исступление, зажигая сердца воинов воинственным задором.
Но вот смолкли неистовые крики женщин и прекратились их необузданные движения. Пляска скальпов кончилась. Воины приступили к последнему из обрядов, предшествующих началу военных действий. Следы этого обряда нам случалось встречать лишь у некоторых племен, обитающих на берегах Верхнего Миссури, да еще у индейцев чисто папагосского происхождения. Он состоит в предсказании будущего по потрохам молодой кобылицы. Само собой разумеется, что жрец-толкователь говорит все, что ему взбредет на ум, и все ему верят на слово по той простой причине, что никто, кроме жреца-толкователя, не владеет искусством этого вещания. На этот раз то ли потому, что он не хотел смущать всеобщую радость, то ли потому, что, долго обманывая других, он сам уверовал в свою ложь, жрец предсказал внимавшим ему воинам победоносный исход войны. Это предсказание было встречено новым взрывом всеобщего ликования. Останки кобылицы согласно обычаю были отданы жрецу, который, таким образом, один только и вышел с чистым барышом из этого темного дела.
Наконец все предвоенные обряды были закончены, и воины получили приказ держать наготове оружие, лошадей и провиант в ожидании приказа о выступлении, которого ждали с минуты на минуту.
Папагосским сашемам удалось поставить под свои тотемы тридцать тысяч воинов на превосходных конях; около четырех тысяч из них были вооружены огнестрельным оружием. Правда, индейцы, с редким искусством владеющие топором, копьем и луком, весьма посредственные стрелки из ружей: суеверный страх, который они питают к огнестрельному оружию, мешает им брать точный прицел. Однако есть немало индейцев, которым удается преодолеть этот страх. Из них вырабатываются отличные стрелки, которых следует весьма опасаться в бою. Но главная огневая мощь индейской армии заключалась в оружии восьмидесяти охотников белых и метисов, присоединившихся к индейцам в надежде на грабеж и поживу.
Огненный Глаз, оставив за собой верховное командование, назначил трех командующих – Ястреба, Свистуна и Пекари. Твердой Руке было поручено командование отрядом особого назначения в составе двадцати пяти белых охотников. Он сам отбирал их из числа самых смелых и честных трапперов. Итак, все уже было готово к открытию военных действий. Индейцы ожидали только безлунных ночей, чтобы по своему обыкновению вторгнуться на территорию врага под покровом темноты.
Глава XXVI. БЛЕДНОЛИЦЫЕ
Возвращение Паредеса было по-разному воспринято в асиенде. Маркиз, конечно, обрадовался ему, хотя суммы, привезенной Паредесом, едва хватило для удовлетворения самых насущных нужд хозяйства, требовавшего все новых и новых вложений капитала.
Дон Руфино ничем не выдал своего удивления по поводу благополучного возвращения человека, гибель которого он так тщательно подготовил. Но его удивление уступило место тревоге, а затем и ужасу, когда он подсчитал время, затраченное доном Хосе на путешествие. В самом деле, на проезд в Эрмосильо и обратно, по самым скромным подсчетам, требовалось девять суток, между тем как отсутствие управителя продолжалось всего пять дней. Ясно, что Паредес не ездил в Эрмосильо, но вместе с тем он получил по векселям. Что бы это могло значить? За всем этим, несомненно, скрывалась какая-то тайна. Дон Руфино, сгоравший от нетерпения пролить на нее свет, находился в затруднительном положении. Дело в том, что ему нельзя было расспрашивать Паредеса. Ведь в глазах всех сенатор якобы ничего не знал о цели его поездки. Кроме того, дон Руфино отлично понимал, что Паредес все равно не ответит ему, а, пожалуй, еще и зло подшутит над ним.
Бравый управитель не знал, что дон Руфино и есть глава заговора, который чуть было не погубил его. Он вообще не имел никаких видимых оснований сомневаться в порядочности сенатора. Тем не менее безошибочным чутьем, которое свойственно честным и порядочным натурам, Паредес с первого же взгляда угадал в сенаторе волка в овечьей шкуре, почувствовал к нему непреодолимое, почти инстинктивное отвращение, скрывать которое не считал даже нужным. Не имея возможности добиться чего-нибудь от Паредеса, дон Руфино не переставал искать ключ к разгадке этой таинственной истории. Он знал, что в Соноре, как, впрочем, в любом другом штате Мексики, не так просто встретить человека, способного из одной любви к ближнему учесть такие крупные векселя. Это мог сделать только очень богатый человек, преисполненный к тому же желанием оказать услугу маркизу. Но сколько ни ломал себе голову дон Руфино, сколько ни перебирал в памяти всех владетелей асиенд, живущих на протяжении пятидесяти лье в окружности, он не видел среди них такого человека. В конце концов сенатор пришел к выводу, что тот, кто учел эти векселя, знал о готовящемся покушении на управителя. Но кто?
«Неужели Кидд?» – подумал дон Руфино, но тут же вынужден был отвергнуть это подозрение. Уже одно предположение, что бандит мог пощадить жизнь Паредеса, показалось ему смешным; но чтобы Кидд дал уйти своему пленнику, не очистив его карманов, – такая мысль была просто нелепой. Дон Руфино долго не мог выбраться из порочного круга всевозможных догадок. Для этого ему недоставало отправной точки. Внезапно он ее нашел. Он решил проследить всю историю заговора, начиная со своей встречи с Киддом. Он шел от вывода к выводу, с трудом пробиваясь сквозь рой туманных предположений, теснившихся в его воспаленном мозгу, пока его не озарила мысль, которая почти привела его к истине.
– Правду говорят краснокожие, – бормотал он про себя, – что в прерии деревья имеют уши, а листья – глаза. Теперь я вспоминаю, что мой разговор с этим плутом происходил возле густого кустарника; может быть, в нем скрывался соглядатай? Отныне я буду сговариваться о делах не иначе как на оголенных холмах! Впрочем, как знать… может быть, и там меня будут подслушивать из какой-нибудь норы! Размышления сенатора прервал подошедший дон Руис.
– Сеньор дон Руфино, – произнес он после взаимного обмена учтивостями, – не угодно ли вам пройти со мной в гостиную? Дело в том, что наш управитель, находившийся, как вам известно, несколько дней в отсутствии, привез довольно важные известия, которыми мой отец хотел бы поделиться с вами.
Сенатор, невольно вздрогнув, испытующе посмотрел на дона Руиса, но не прочел никакой задней мысли на открытом лице юноши.
– Что случилось, дорогой дон Руис? – заискивающим голосом произнес дон Руфино. – Неприятности?
– Да, но у меня только самые смутные сведения о них. Пожалуйте, если вам угодно, со мной в гостиную, и там вы все узнаете.
– Я весь к вашим услугам, дон Руис, – сказал сенатор и последовал за молодым человеком в гостиную, где уже находились маркиз, донья Марианна и дон Хосе.
– Что случилось, мой дорогой маркиз? – спросил сенатор. – Признаюсь, дон Руис нагнал на меня страху.
– Это не пустые страхи, кабальеро, сейчас вы сами убедитесь. Но прошу вас, присядьте… Итак, – обратился он к управителю, – эти сведения вы получили из вполне достоверных источников?
– Я готов поручиться, ми амо, что все это правда чистой воды. Папагосы объединились с черт его знает какими еще племенами индейцев, и мы должны с часу на час ожидать их нападения.
– Вот так чертовщина! – весело воскликнул сенатор.
– Это гораздо более серьезно, чем вы думаете! – резко ответил Паредес. – На этот раз индейцы полны решимости окончательно водвориться в Соноре, изгнав оттуда белых.
– Только и всего? – продолжал посмеиваться сенатор. -Ну что ж. Для них, видно, это пара пустяков!
– Вы можете смеяться сколько угодно, но факт остается фактом.
– Да я и не думаю смеяться, друг мой: я только не предполагаю, чтобы индейцы могли решиться на такое безумное предприятие.