Неожиданно из узкого ущелья показался несшийся во весь опор всадник.Он промчался прямо в лагерь.Часовые пропускали его, молча отдавая честь. Подъехав к кострам, всадник спешился и, поручив своего коня солдату, схватившему повод его лошади, быстрыми шагами направился к шатру.
Он отодвинул входную занавеску и на мгновение замер… Произошло ли это от почтительности или, быть может, зрелище, внезапно представившееся взгляду, наполнило его чувством восхищения…
Шатер внутри был просторен и обставлен с роскошью,отвечавшей требованиям самого изысканного вкуса.
С первого взгляда было ясно,что это прелестное гнездышко служило убежищем молодой девушке.
Пол покрывала циновка,повсюду в беспорядке были расставлены дорогие кресла; золотой шнур, спускаясь с верхушки шатра, поддерживал серебряную люстру тончайшего плетения. В гамаке, свитом из нитей алоэ, небрежно покачивалась хорошенькая девушка; молодая индианка обмахивала ее веером из длинных перьев; другая мелодичным голосом напевала грустную песенку, аккомпанируя себе на харабе[117].
Эта молодая девушка, полулежавшая в гамаке и утопавшая в волне кружев, была донья Линда Морено.
При неожиданном появлении капитана певица мгновенно умолкла, а донья Линда перестала покачиваться в гамаке.
— Неужели я так несчастен, сеньорита,— почтительно сказал капитан,— что мое появление мешает вашим невинным развлечениям?
Еле обернувшись к нему, донья Линда пренебрежительно посмотрела на него и ответила:
— Не все ли мне равно,сеньор Горацио де Бальбоа, здесь вы или нет?
— Вы жестоки со мной, сеньорита!
— Это верно,— насмешливо ответила девушка.— Вы внушаете мне отвращение,и я не скрываю этого. Не правда ли, я злоупотребляю своей слабостью? Но что прикажете делать? Я не могу повиноваться человеку, который был слугой в моем доме.
— О, сеньорита!
— Я говорю неправду? Разве вы забыли, что в течение долгого времени были на службе у моего отца в качестве пеона или тигреро, не помню точно?
— Я ничего не забыл,сеньорита. Уважение, которое я оказываю вам,служит доказательством этому.
Молодая девушка горько улыбнулась и с жестом досады спросила:
— Вы собираетесь здесь долго стоять?
— Это зависит только от вас, сеньорита.
— О! В таком случае, вы свободны. Вы можете уйти сейчас же, сеньор, я не задерживаю вас.
— Простите, сеньорита, вы не поняли меня. Мне нужно поговорить с вами.
— Зачем нам возвращаться к этому вопросу? Я говорила вам уже двадцать раз: мое решение непоколебимо, и ответ мой будет всегда один и тот же.
— Я надеялся, что вы соблаговолите подумать о моих предложениях.
— Я все обдумала,сеньор,в тот момент, когда попала в ваши руки. Я знаю, что сила на вашей стороне.Вы можете, пользуясь вашим положением, держать меня в плену, но никогда — запомните это! — никогда вы не заставите меня совершить недостойный поступок!
— Итак, вас ничто не может умилостивить, сеньорита?
— Ничто, сеньор. Я твердо верю в то, что бог, по своей доброте и справедливости, поможет мне.
Дон Горацио не успел ответить. Занавеска шатра раздвинулась, появился солдат. Он почтительно поклонился начальнику и сказал:
— Один индеец, из непокоренных, насколько мне удалось рассмотреть, находится у входа в лагерь. Он говорит, что вы назначили ему встречу на сегодняшний вечер.
— Это верно,— сказал капитан,явно обрадовавшись известию.— Я не ожидал его так скоро, но я рад ему!
Затем, склонившись перед доньей Линдой с ироническим почтением, капитан сказал со злобной улыбкой:
— Примите мои извинения, сеньорита! Я не хочу больше злоупотреблять вашим драгоценным временем. Пусть бог храпит ваш сон! Я ухожу. Завтра,с наступлением дня, мы продолжим наше путешествие.
Едва за капитаном опустилась занавеска, как в противоположном углу шатра шкура бизона раздвинулась от удара кинжалом, и и образовавшуюся дыру просунулась рука, а затем к гамаку молодой девушки тихо подкатился камень.
Обе служанки вскрикнули от ужаса, но донья Линда, быстро вскочив, одним жестом заставила их умолкнуть.Трепеща от радости, она схватила камень — к нему была привязана записка.
— Ах,— прошептала она,— мое предчувствие не обмануло меня! Час моего освобождения приближается! — воскликнула она. — Это почерк моего отца!
И она прочитала:
«Мужайся, моя дорогая девочка, твои друзья помнят о тебе, скоро ты их увидишь. Твой несчастный отец Хосе Морено».