— Если только вы не внесете мне сполна весь свой долг. Но, признаюсь, — добавил он, старательно скручивая пахитоску, — судя по вашим же словам, это кажется мне довольно затруднительным делом.
— Вот как! — недовольно воскликнул дон Фернандо. — А почему вы так думаете?
— Я ничего не думаю, дорогой мой сеньор, я констатирую факт, вот и все!.. Позвольте! — воскликнул он. — Да вы же сами только что жаловались на свое стесненное положение!
— Верно, но что ж из этого следует?
— Да очень простая вещь: семьдесят тысяч пиастров — сумма немалая; даже очень богатые люди не всегда располагают такой крупной наличностью, а тем более при стесненных обстоятельствах.
— Но я могу кое-что продать!
— Я буду в отчаянии, поверьте, сеньор.
— В таком случае, подождите немного.
— Повторяю, это невозможно. Послушайте, любезный сеньор, не пора ли нам объясниться, чтобы не плодить недоразумений, весьма нежелательных в деловых отношениях порядочных людей нашего круга? Так вот, я имел удовольствие ссудить вас деньгами за очень скромные проценты. Не так ли?
— Весьма вам благодарен, — с достоинством ответил маркиз.
— Ох, боже мой, и благодарить-то не за что! Мне просто хотелось оказать вам услугу. Но я поставил при этом вам условие, и вы приняли его.
— Да, — с раздражением отозвался дон Фернандо, — принял, и напрасно!
— Возможно. Так ведь не в этом теперь дело. Это условие — я снова подчеркиваю: принятое вами условие гласило, что вы обязаны вернуть мне деньги по первому моему требованию.
— Разве я спорю с этим?
— Конечно, нет. Все дело в том, что у меня у самого теперь нужда в этих деньгах, и я прошу вернуть их. Это вполне естественно; действуя так, я ни в чем не отступаю от нашего уговора. Вы должны были предвидеть наступление сегодняшнего дня и быть к нему готовыми.
— Значит, если я попрошу у вас месячной отсрочки?..
— Это будет весьма прискорбно для меня, но я вынужден буду отказать вам. Деньги понадобятся мне не через месяц, а через восемь дней. Видит бог, я вхожу в ваше положение, но… ничего тут не поделаешь!
Как ни тяжело было для дона Фернандо требование денег, его возмущало не столько само это требование, сколько тон мнимого доброжелательства и унизительной жалости, которым так рисовался сенатор. Маркиз не мог больше совладать с собой и готов был уже дать волю своему негодованию и бросить в лицо дона Руфино слова, которые, несомненно, привели бы к полному разрыву их отношений, как вдруг со двора донеслись радостные крики и топот коней.
Дон Фернандо поспешно выглянул в окно, потом, живо обернувшись, обратился к гостю, блаженно тянувшему свою пахитоску.
— Дети приехали! Прошу вас, кабальеро: ни слова при них о нашем деле.
— Можете рассчитывать на меня, — сказал дон Руфино, делая вид, что хочет встать. — Впрочем, с вашего разрешения, я позволю себе удалиться, чтобы не мешать вашим семейным радостям.
— Нет, нет! — удержал его дон Фернандо. — Я предпочитаю тотчас же познакомить вас с моими детьми.
— Как вам будет угодно, любезный сеньор… Буду, конечно, весьма польщен!
На пороге открывшейся двери появился управитель дон Хосе Паредес.
Это был высокий, коренастый метис сорока лет, в котором по его кривым ногам и сутуловатой фигуре с первого взгляда можно было узнать прекрасного наездника. И действительно, почти вся жизнь этого достойного человека проходила в седле. Взглянув исподлобья на дона Руфино, управитель снял шляпу и поклонился своему господину.
— Сеньор амо[35], — обратился он к дону Фернандо, стараясь придать возможную мягкость своему грубоватому голосу, — ниньо[36] и нинья, с помощью святой девы кармелитской, благополучно прибыли.
— Благодарю вас, дон Хосе, — ответил маркиз. — Пусть войдут, я буду счастлив обнять их.
Дон Хосе посторонился, махнул кому-то рукой, и молодые люди вошли, вернее — ворвались в комнату. Одним прыжком они очутились в объятиях отца, прижавшего их к своей груди. Спохватившись, дон Фернандо отстранил их и жестом указал на присутствие в комнате постороннего человека.
Молодые люди вежливо поклонились дону Руфино.
— Позвольте представить вам, сеньор дон Руфино, — сказал маркиз, — моего сына, дона Руиса де Могюер, и дочь, донью Марианну. Дети мои, это сеньор дон Руфино Контрерас, один из моих лучших друзей.
— Весьма горжусь подобным званием! — сказал дон Руфино.