Чаще всего донья Марианна направлялась к одному ранчо, расположенному примерно в трех лье от асиенды среди густых зарослей мескита.
Это глинобитное строение возвышалось у берега реки, на довольно обширной прогалине бывшего леса, вырубленного и выкорчеванного под пашню бедными обитателями этого жалкого жилья. Позади ранчо виднелся загон, заменявший кораль для двух коров и четырех лошадей, составлявших все достояние хозяина ранчо. Надо, впрочем, сказать, что внутри это ранчо не казалось таким убогим, как снаружи. Оно состояло из трех помещений. Два из них были отведены под спальни; третье представляло собой большую комнату, служившую столовой, гостиной, кухней и всем чем угодно; сюда заходили даже куры, нахально поклевывавшие рассыпанные на полу зерна и крошки маисовых лепешек.
У правой стены этой комнаты находился низкий очаг — очевидно, для стряпни; середину комнаты занимал большой дубовый колченогий стол; в глубине комнаты виднелись две двери, ведущие в спальни. Стены этой комнаты были разукрашены теми безвкусными олеографиями, которыми парижские коммерсанты наводняют всю Америку; а ловкие коробейники для облегчения сбыта приписывают еще к ним объяснения, ничего общего не имеющие с содержанием картинки. Здесь, например, висела среди прочих олеография, изображающая переход Наполеона через Сан-Бернар[67]. Лошадь Наполеона ведет под уздцы горный проводник. Надпись под этой картиной гласила: «Великий старец святой Мартин, разделяющий свою шинель с бедняком». Забавнее всего, что Наполеон был очень далек от того, чтобы «разделять» свою шинель с проводником (который, как видно, ничуть в ней и не нуждался), а, ежась от холода, сам кутался в нее[68].
Несколько кресел дополняли обстановку комнаты. Такая незатейливая меблировка могла бы, пожалуй, сойти за роскошную в этих краях, где потребности весьма низки и люди не имеют ни малейшего понятия о бытовых удобствах.
Это ранчо, с незапамятных времен принадлежавшее одной индейской семье, переходило из поколения в поколение от отца к сыну. Обитатели его были последними и единственными представителями многочисленного когда-то индейского населения, обитавшего на этой территории до вторжения испанских завоевателей.
Эти индейцы мансос, давно уже обращенные в христианскую веру, были старыми и верными слугами маркизов де Могюер, которые в свою очередь любили их и считали своим долгом оказывать им помощь и покровительство. Семья забыла свое индейское имя, ее знали только по фамилии Санхес. Она состояла из трех человек. Возглавлял семью слепой, но еще прямой и моложавый старик. Несмотря на свою слепоту, он уверенно расхаживал, не боясь заблудиться, по всем лесным тропинкам в сопровождении одной только своей собаки Бухало. Мать, сорокалетняя высокая и сильная женщина с крупными чертами лица, сохраняла еще следы былой красоты. Сын, хорошо сложенный молодой человек, отважный охотник, служил в асиенде в качестве тигреро[69].
Луиза Санхес вскормила донью Марианну, и молодая девушка, рано лишившаяся матери, питала к ней горячую привязанность. Вполне понятно, что в сердце юной доньи Марианны жила постоянная потребность излить на кого-нибудь свою нежность. Она не могла отдать ее вечно угрюмому на вид отцу и отдавала своей кормилице.
Для обитателей ранчо возвращение молодой девушки было радостным событием. Вся семья — отец, мать и сын — тотчас же села на коней и помчалась в дель Торо расцеловать свое дитя, как они, по душевной своей простоте, называли ее. На полпути они встретили донью Марианну: сгорая от нетерпения свидеться с ними, она как одержимая мчалась в ранчо в сопровождении своего брата, подтрунивавшего над ее привязанностью к кормилице.
С тех пор не проходило дня, чтобы молодая девушка не заглядывала а ранчо. Обычно она заезжала утром и делила с семьей незатейливый завтрак, состоявший из нескольких тонких лепешек, поджаренных в очаге на чугунной доске, из куска отварной говядины, приправленной красным перцем, из молока, из кесадилья[70]. Эти незатейливые деревенские кушанья пришлись по душе донье Марианне, которая уплетала их с видимым удовольствием.
67
Горный переход из Швейцарии в Италию. Автор этой книги видел такую олеографию в кабинете одного богатого мексиканского золотопромышленника. Примеч. авт.
68
Автор этой книги видел такую олеографию в кабинете одного богатого мексиканского золотопромышленника. (Примеч. автора)