Затем застегнул поверх пластикового запястья манжету рубашки, вышел в крохотную прихожую и посмотрел в дверной глазок.
За дверью не было ничего, чего следовало бы опасаться. Нельзя же опасаться женщину средних лет в синей косынке. Я открыл дверь и вежливо осведомился:
— Добрый вечер, что вам угодно?
— Сид! — выпалила она. — Впусти меня.
Я уставился на нее, не узнавая. Но масса незнакомых людей обращалась ко мне по имени, и я всегда воспринимал это как комплимент.
Крупные темные кудри выбивались из-под косынки, темные очки скрывали глаза, а кричащая ярко-красная помада отвлекала взгляд на себя. В манерах женщины сквозила неловкость, а ее просторный желтый плащ не скрывал дрожи. Казалось, она не сомневалась в том, что я ее узнал, но только когда она с беспокойством оглянулась через плечо и свет упал на ее профиль, я понял, кто она такая.
Даже догадавшись, я с недоверием уточнил:
— Розмари?
— Послушай, — сказала она, протиснувшись мимо меня как только я открыл пошире дверь. — Мне просто необходимо с тобой поговорить.
— Конечно... проходите.
Пока я закрывал дверь, она остановилась перед зеркалом в прихожей и принялась развязывать косынку.
— Господи, на кого я похожа!
Ее руки тряслись так сильно, что она никак не могла развязать узел, и наконец, раздраженно вскрикнув, она схватилась за платок и с силой стянула его с головы. Вместе с ним слетели и черные кудри, и она тряхнула знакомой русой гривой, принадлежавшей Розмари Каспар, которая уже пятнадцать лет как звала меня Сидом.
— Господи, — повторила она, убирая темные очки в сумочку и доставая салфетку, чтобы стереть излишек блестящей помады. — Я должна... должна была прийти!
Я смотрел, как дрожат ее руки, слушал сбивчивую речь и размышлял, что с тех пор, как я занялся работой по улаживанию чужих несчастий и неприятностей, мне довелось повидать немало людей в подобном состоянии.
— Проходите и выпейте чего-нибудь, — предложил я, зная, что это было именно то, что ей было нужно и что она надеялась услышать, и мысленно попрощавшись с неудавшимся спокойным вечером. — Виски или джин?
— Джин... тоник... неважно.
Так и не сняв плащ, она прошла за мной в гостиную и рухнула на диван, словно у нее отказали ноги. Я оценил ее пустой взгляд, выключил смех из телевизора и налил успокоительную дозу джина.
— Держите, — протянул я стакан. — Что случилось?
— Случилось! — автоматически возмутилась она. — Не просто случилось!
Я взял свой недопитый скотч и устроился в кресле напротив.
— Я видел вас сегодня на скачках, издали. Вы не могли обратиться ко мне тогда?
Она отпила большой глоток.
— Нет, черт побери, не могла! Как ты думаешь, зачем мне красться впотьмах в этом дурацком парике, разыскивая твою проклятую квартиру, если б я могла спокойно поговорить с тобой на скачках?
— Так в чем дело?
— В том, что ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы нас увидели вместе!
В прошлом я много раз скакал на лошадях ее мужа. Когда я был жокеем и мой вес еще не вышел за пределы допустимого для участия в гладких скачках, до моего перехода в стипль-чез. В те времена, еще до успехов, славы, падений, раздробленных рук и прочего, ничто не мешало ей сколько угодно прилюдно разговаривать со мной. А вот к новоявленному сыщику по имени Сид Холли она пришла тайно, боясь разоблачения.
Ей должно быть сейчас около сорока пяти, подумал я, осознавая, что хотя мы были знакомы уже много лет, никогда раньше я не приглядывался к ней внимательно, не обращал внимания на черты ее лица, ограничиваясь обобщенным впечатлением элегантной, стройной женщины.
Оплывающие очертания бровей и век, небольшой шрам и заметные волоски на подбородке - всего этого я раньше не замечал.
Внезапно она подняла глаза, приглядываясь столь же внимательно, словно никогда раньше не видела меня по-настоящему, и я понял, что в ее случае переоценка происходит более глубокая. Я был уже не тот парнишка, которого она бесцеремонно поучала как вести скачку, а серьезный человек, к кому она обратилась за помощью. Я уже не раз видел, как это новое суждение обо мне меняло прежние поверхностные знакомства, и хотя нередко жалел об утраченной легкости, пути назад не было.
— Все говорят... — неуверенно начала она, — Я имею в виду… За прошлый год я несколько раз слышала… — Она откашлялась. — Говорят, что ты неплохо… очень хорошо распутываешь такие дела. Но я не уверена… я пришла и… Не знаю… ты ведь всего лишь жокей.
— Бывший жокей, — уточнил я.
Она рассеянно взглянула на мою левую руку, но вслух ничего не сказала. Об этом в мире скачек уже устали судачить.