Я оцепенело стоял.
Послышался шум мотора, прицеп дернулся и начал выезжать задом с парковочного места. Меня швырнуло о стену прицепа и стало ясно, что стоя ехать не получится.
Глаза медленно привыкали к темноте. Трап прилегал к бортам неплотно, в щели пробивался кое-какой свет и я смог разглядеть, что отличало эту передвижную тюрьму от обычных лошадиных фургонов, вот только пользы мне это не принесло. И трап, и центральная перегородка в таких перевозках не доставали до крыши, чтобы обеспечивать приток и движение свежего воздуха. Здесь же оба просвета были заколочены. В остальном это был обычный фургон, рассчитанный на перевозку лошадиного веса и удары лошадиных копыт.
Я сидел на голом грязном полу. Я был готов себя убить.
После всех усилий уйти от погони, я согласился поехать с Лукасом и как последний кретин оставил машину на виду на целый день. Они взяли мой след в Жокей-клубе, думал я. Вчера или сегодня утром.
Вчера, думал я, на парковке не было мест, поэтому я бросил машину на улице и получил штраф.
Я не показывался у себя дома. Я не показывался в Эйнсфорде. Я не показывался в «Кавендише» и прочих привычных местах. Но я объявился в Жокей-клубе.
Я сидел, проклинал все на свете и не мог отделаться от мыслей о Треворе Динсгейте.
Ехать пришлось часа полтора. В тряске, духоте и унынии я усердно старался не загадывать, чем это кончится. Через некоторое время я услышал за перегородкой голос Чико, хотя слов разобрать не смог. Ему коротко отвечал равнодушный бас шотландца. Джекси упоминал двоих профи из Глазго. Тот, кто сидел с Чико, был несомненным профи. Не заурядный гопник из подворотни, а жестокий и неглупый бандит, что гораздо хуже.
Наконец, тряска прекратилась и послышался лязг. Фургон отцепили. Лендровер отъехал и во внезапно наступившей тишине я ясно услышал голос Чико.
— Что случилось? — проговорил он все еще заплетающимся языком.
— Скоро увидишь.
— Где Сид?
— Молчи давай, парень.
Звука удара не было, но Чико замолчал. Человек, поднявший трап на парковке, теперь опустил его, и прицеп залило светом половины седьмого вечера среды.
— Выходи, — приказал он и отступил назад. Я встал, и он тут же направил в мою сторону вилы.
Даже из глубины я мог видеть, где мы находимся. Прицеп стоял внутри строения, и этим строением оказался крытый манеж на ферме Питера Раммилиза.
Обитые досками стены, окна в крыше, открытые из-за жары. Надежное укрытие от посторонних взглядов.
— Выходи, — повторил он, махнув вилами.
— Делай, что он сказал, парень, — послышался угрожающий голос охранника Чико. — Не тяни.
Я подчинился. Вышел по трапу на покрытый опилками пол манежа.
— Туда, — махнул он вилами. — К стене. — Он говорил грубее, с более сильным акцентом и выглядел не менее грозно, чем его напарник.
На негнущихся ногах я пошел куда было сказано.
— Теперь повернись. Спиной к стене.
Я повернулся, слегка касаясь спиной деревянной обшивки стены.
За бандитом с вилами, в стороне, там, где я не мог видеть его из прицепа, стоял Питер Раммилиз. В отличие от напряженной сосредоточенности шотландцев, на его лице отражалось мерзкое сочетание издевательской радости и предвкушения расправы.
Он вел лендровер, догадался я, поэтому я его и не видел.
Громила с Чико подвел его к трапу. Чико почти висел у него на руках. По его лицу бродила растерянная непонимающая улыбка.
— Привет, Сид, — пробормотал он.
Державший его бандит занес дубинку и обратился ко мне:
— Слушай, парень. Стой смирно, не дергайся. Только попробуй шевельнуться, я твоего дружка вмиг прикончу, ты и пикнуть не успеешь. Понял?
Я не отреагировал, и он кивнул тому, кто держал вилы. Тот медленно, с опаской двинулся ко мне.
Я посмотрел на Чико. На дубинку. У меня не было права рисковать. Я стоял... смирно, не дергаясь.
Он перевел вилы мне на грудь. Осторожно приближаясь, с каждым шагом он поднимал их все выше, пока один из зубьев не задел мне горло.
— Не дергайся! — повторил тот, кто держал Чико.
Я стоял недвижим. Зубья вил скользнули под подбородком по обеим сторонам шеи и уперлись в стену, придавив к ней голову. Хорошо еще, что не сквозь кожу, мелькнула у меня мысль, но положение все равно было дурацким.
Приведя вилы в нужное положение, он сильно и резко вогнал острые зубья в деревянную обшивку стены, после чего продолжил давить своим весом на рукоять, так, чтобы я не смог высвободиться. Никогда в жизни я не чувствовал себя более беспомощно и глупо.