Между тем, по мере того как сглаживались из памяти страхи, навеянные восстанием 1827 года, стала возрождаться политика притеснения индейцев мансос. Эта линия, сначала глухая, проявлялась все более резко, не встречая сопротивления со стороны мансос, с тупой покорностью сносивших возмутительную систему угнетения, снова обрушившуюся на них. Уступки, которых индейцы добились в 1827 году, бесцеремонно попирались; возвращались порядки, господствовавшие до восстания.
А индейцы продолжали терпеливо сносить притеснения и риды мексиканских властей; казалось, они окончательно примирились со своей печальной участью. Обманчивое спокойствие, за которым таилась страшная буря! Тяжелое пробуждение ожидало мексиканцев.
На этот раз индейцы вели себя с поразительной предусмотрительностью и осторожностью. Они, безусловно, успели бы усыпить бдительность мексиканцев, не будь многочисленных соглядатаев, которых мексиканское правительство постоянно содержало в каждом индейском селении. В числе этих шпионов находился и Кидд, вовремя разоблаченный и изгнанный из зала совета Твердой Рукой.
Однако эти агенты, при всем своем желании угодить тем, кто платил им, могли дать лишь самые скудные сведения о тайно подготовлявшемся восстании. Агентам было, например, известно, что индейцы избрали императора; они проведали и про то, что этим императором был бледнолицый. Но кто был этот человек, откуда он взялся, как его имя – на все эти вопросы они не могли ответить. Шпионы знали, что движение возглавляла конфедерация папагосов, что именно она и нанесет первый удар мексиканцам, но никому из них не было известно, когда и где откроются военные действия. Но и этих сведений было достаточно, чтобы вызвать у мексиканцев неприятные воспоминания о последнем индейском восстании и пролитой тогда крови. Правительство стало готовиться к отражению первого, самого страшного натиска индейцев. При своих ограниченных средствах военные власти лишены были возможности укрепить границу на всем ее протяжении, но им удалось подготовить к обороне опорные пограничные форты, что само по себе являлось уже немалым достижением для властей этой страны.
Мексиканское правительство решило отправить подкрепление из столицы в эти наиболее угрожаемые пограничные штаты. Однако это намерение не было приведено в исполнение; более того, оно породило новые и весьма серьезные осложнения для центрального правительства.
Случилось то, что вообще может произойти только в бывших испанских колониях, где царят беспорядок и анархия. Войска, предназначенные для отправки в Сонору, наотрез отказались идти сражаться с индейцами, заявив, что им «мало улыбается воевать с варварами, которые, в нарушение международного права, без всякой церемонии снимают скальпы со своих пленников».
Президент республики, сознавая опасность, грозящую стране, вздумал было силой данной ему власти принудить солдат выступить в поход. Тогда произошло то, что и следовало ожидать: солдаты продолжали упорствовать в своем неповиновении, и, в довершение всего, окончательно взбунтовавшись, устроили пронунсиаменто в пользу генерала, назначенного командовать экспедицией. Надо отдать должное этому генералу: он первый догадался высказаться против отправки столичных войск на помощь пограничным гарнизонам! Этот переворот оказался той искрой, которая подожгла пороховой погреб. Гражданская война в несколько дней охватила всю Мексику. Губернаторы Соноры и Синалоа, предоставленные собственным ограниченным силам, очутились в затруднительном положении, осложнявшемся к тому же неуверенностью самих губернаторов в том, что им удастся удержаться на своих постах при новом президенте. Неудивительно, что они воздерживались от решительных действий и не проявляли никакой инициативы, стараясь лишь получше укрепиться в пограничных опорных пунктах и удержать в повиновении солдат, готовых каждую минуту разбежаться.
Мы умышленно так долго задержались на этих исторических событиях, потому что они имеют существенное значение для дальнейшего нашего повествования. Дело в том, что о них-то и сообщил подробно Твердая Рука совету вождей.
– Мне думается, что настал час, – закончил Твердая Рука, – нанести тот решительный удар, который мы так долго подготовляем. В рядах наших врагов царит смятение, они потеряли присутствие духа, их солдаты боятся нас, и я убежден, что они не выдержат столкновения с нашими храбрыми и доблестными воинами. Вот все, что я могу сообщить совету; но я не хочу, чтобы наши решения дошли до ушей мексиканских властей. Вот почему я вышвырнул отсюда этого бледнолицего, который, по моему глубокому убеждению, продался нашим врагам. Сашемы сами решат, правильно ли я поступил или действовал необдуманно, под влиянием страстей. Я сказал. Шепот одобрения пронесся по залу, а польщенный охотник, смутившись, опустился на свое место.
– По-моему, – сказал взявший слово Свистун, – совету нечего больше обсуждать. Решение начать войну принято, теперь у совета лишь одна только забота: привлечь к нашему союзу другие индейские народы. А что касается военных операций и выбора часа для вторжения на мексиканскую территорию, то все это уже дело военной комиссии, которая обязуется хранить свои решения в строгой тайне. Я сказал. Теперь поднялся Огненный Глаз.