— Мистер... Барнс?
— Это Сид Холли.
Она сразу перешла в наступление.
— Я не собираюсь с тобой общаться.
— Но, может быть, вы со мной встретитесь?
— Конечно, нет. Мне незачем ехать в Лондон.
— Мне надо вам многое сообщить, — пояснил я. — И, честно признаться, не думаю, что вам нужно маскироваться и вести себя в таком духе.
— Я не желаю, чтобы кто-то в Ньюмаркете увидел меня вместе с тобой.
Однако она все же согласилась подъехать, усадить в свою машину Чико и двинуться, куда он укажет. Мы с Чико отыскали на карте место, способное привести в чувство любого параноика. Кладбище в Бартон Миллс, в восьми милях от Норвича.
Мы припарковались у ворот, и Розмари направилась со мной по дорожке вдоль могил. Она снова надела плащ и повязала шарф, но на сей раз обошлась без парика. От резкого ветра пряди ее светло-каштановых волос выбились из-под шарфа и упали ей на глаза. Она откинула их нетерпеливым жестом. Ее движения были не такими порывистыми, как во время визита ко мне, но по-прежнему слишком нервными.
Я рассказал ей о встречах с Томом Гарви и Генри Трейсом на их фермах. Я рассказал ей о беседе с Бразерсмитом и передал все, что они говорили. Она слушала и покачивала головой.
— Лошадей испортили, — упрямо заявила она. — Я в этом уверена.
— Каким образом?
— Я не знаю, каким образом, — отрывисто и злобно бросила Розмари. От волнения ее губы некрасиво подергивались. — Но я предупреждаю, скоро они доберутся и до Три-Нитро. Через неделю состоятся скачки в Гинеях. Вы должны сохранить его в безопасности хотя бы эту неделю.
Мы шли по дорожке мимо могильных холмиков и серых, потускневших от дождей надгробных памятников.
Траву скосили, но я не заметил на могилах цветов. Посетителей тоже не было видно. Казалось, что здесь покоятся лишь давно умершие и всеми забытые. Теперь хоронят, скорбят и оплакивают на муниципальном участке, далеко за городом, а тут — одни могильные холмики и пышные венки.
— Джордж удвоил охрану Три-Нитро, — сообщил я.
— Я знаю. Не мели чепухи. Я нехотя продолжил:
— Если события будут развиваться нормально, ему придется хорошенько оттренировать Три-Нитро перед скачками в Гинеях. Возможно, вплоть до субботнего утра?
— Я так полагаю. Что ты имеешь в виду? И почему ты спросил?
— Ну... — Я помолчал, размышляя, разумно ли делиться с Розмари появившейся у меня теорией, пока та не подтвердилась, да, очевидно, и не сможет подтвердиться.
— Продолжай, — неприязненно произнесла она. — Что ты хотел сказать?
— Вы не могли бы понаблюдать и попросить Джорджа принять все меры предосторожности, когда он выведет Три-Нитро в последний раз перед скачками.
Особенно если лошадь пустится галопом. — Я сделал паузу. — Проверить седло и тому подобное.
— О чем ты говоришь? — с яростью напустилась на меня Розмари. — Ради Бога, разъясни. Почему ты так озабочен?
— Множество скачек были проиграны, потому что лошадей чересчур загоняли на тренировках.
— Разумеется, — торопливо вставила она. — Это всем известно. Но Джордж так не поступал. Никогда.
— А что, если в седло положили свинец? А что, если трехлетка пустилась в галоп с пятью фунтами тяжелого груза? А потом через несколько дней ей предстояли тяжелейшие испытания в Гинеях? И от Напряжения у нее заболело сердце?
— Боже мой! — воскликнула она. — Боже мой!
— Я не утверждаю, что подобное случилось с Зингалу и Глинером. Я только высказал предположение. И если оно верно... то в этом замешан кто-то из вашей конюшни.
Она опять затряслась нервной дрожью.
— Ты должен продолжить расследование, — проговорила она. — Пожалуйста, попытайся еще что-нибудь узнать. Я привезла тебе деньги. — Она опустила руку в карман плаща и достала оттуда маленький коричневый конверт. — Тут наличные. Я не смогла выписать чек.
— А я его и не заработал, — откликнулся я.
— Нет. Да. Возьми их. — Она настаивала, и в конце концов я, не открывая конверт, положил его к себе в карман.
— Позвольте мне посоветоваться с Джорджем, — предложил я.
— Нет. Он страшно разозлится. Я это сделаю... я хочу сказать, что предупрежу его относительно галопа. Он думает, что я сумасшедшая, но, если я буду продолжать расследование, он наконец обратит внимание. — Розмари поглядела на часы, и ее волнение возросло. — Мне пора возвращаться. Я сказала, что поехала на прогулку в Хеф. Но я там никогда не была. Мне надо ехать, а не то они начнут беспокоиться.
— Кто начнет беспокоиться?
— Конечно, Джордж.
— Неужели он знает, что вы делаете каждую минуту?
Мы ускорили шаг, двинувшись к воротам кладбища. У Розмари был такой вид, словно она вот-вот бросится бежать.
— Мы всегда сообщаем друг другу о наших планах. Он спрашивает, где я была.
Он не подозрителен... просто это вошло у него в привычку. Мы всегда вместе. Ты же сам знаешь, что у нас в семье все связано со скачками. Владельцы могут приехать в самое неподходящее время. Джордж любит, чтобы я была на месте.
Мы подошли к машинам. Она как-то робко попрощалась и лихо понеслась домой.
Чико, ждавший меня в «Шимитаре», заметил:
— До чего же тихо. Даже призракам, должно быть, тут наскучило.
Я забрался в машину и швырнул ему конверт.
— Пересчитай, — сказал я и завел мотор. — Посмотрим, сколько мы заработали.
Он открыл его, вытащил аккуратную пачку новеньких банкнот и облизал пальцы.
— Ух, — произнес он, кончив подсчитывать. — Да она нам целую кучу отвалила.
— Она хочет, чтобы мы продолжили.
— В таком случае ты знаешь, на что идешь, Сид, — проговорил он, взмахнув пачкой. — Не деньги, а вечный укор. Они подстегнут тебя, если ты вздумаешь остановиться.
— Ну, что ж, это поможет.
Мы растратили часть гонорара, оставшись на ночь в Ньюмаркете и обойдя несколько баров. Чико пообщался там с местными ребятами, а я с тренерами. Это было во вторник вечером, и повсюду царило спокойствие. Из разговоров я не почерпнул для себя ничего интересного и выпил много виски. Чико вернулся и принялся икать.
— Ты когда-нибудь слышал про Инки Пула? — задал он вопрос.
— Это что — песня?
— Нет, это работающий жокей. А что такое работающий жокей?
— Чико, мальчик мой, работающий жокей — это парень, который объезжает лошадей и мчится галопом, — откликнулся я, — а ты пьян.
— Ни капельки.
— Так что же делает, по-твоему, работающий жокей?
— Ты сам только что сказал. На скачках от него пользы немного, но на тренировках он может здорово скакать галопом. Инки Пул, — сообщил Чико, работающий жокей у Джорджа Каспара. Инки Пул объезжает Три-Нитро и учит его галопу. Ведь ты просил меня узнать, кто ездит на Три-Нитро.
— Да, просил, — ответил я. — Но ты пьян.
— Инки Пул, Инки Пул, — повторил он.
— Ты с ним разговаривал?
— Я никогда его не видел. Это мне ребята проболтались. Работающий жокей Джорджа Каспара. Инки Пул.
Я взял бинокль, повесил его на шею и в половине восьмого утра направился к Уоррен-хиллу, чтобы понаблюдать за вереницей лошадей на утренней тренировке. Я понял, что много воды утекло с тех пор, когда я был одним из этих поджарых парней в свитерах и фирменных кепи. Тогда мне приходилось чистить трех лошадей и заботиться о них, вваливаться в общежитие в промокших бриджах, а после сушить и проветривать их на кухне. Замерзшие пальцы, очередь в душевую, так что как следует и не вымоешься, в ушах звенит ругань, и невозможно побыть одному.
В семнадцать лет все это приводило меня в восторг, потому что, кроме лошадей, для меня ничего не существовало. Прекрасные, восхитительные создания их инстинкты и реакции отличались от человеческих, как вода от масла, не смешиваясь, даже когда это их затрагивало. Проникнуть в сознание, понять, что они чувствуют, означало для меня открыть дверь в неведомое, выучить какой-то необычайно красивый иностранный язык и суметь с грехом пополам на нем объясниться. Понимание давалось с огромным трудом, я не мог услышать, о чем они просят, или догадаться, что им надо. Для этого мне следовало родиться телепатом.