Наконец Джон Вайкинг перестал возиться с горелками и, когда смолк шум, отчетливо проговорил:
— Черт возьми, почему вы не держались так, как я вам объяснил? Неужели вы не знали, что в любую минуту могли выпасть из корзины и мне бы пришлось за это отвечать?
— Простите, — изумленно отозвался я. — Надо ли было выпускать огонь, когда мы зацепились за дерево?
— Если бы не пламя, мы бы не смогли подняться, — объяснил он.
— Да, так оно и вышло.
— Тогда не жалуйтесь. Я вас сюда не приглашал.
Он был моим ровесником, возможно, моложе на год или два. Теперь я смог хорошо разглядеть его лицо под синей легкой кепкой — резкое, жесткое, хорошо очерченное, со временем его, очевидно, будет легко вспомнить. В его голубых глазах горел поистине фанатичный огонь. Сумасшедший Джон Вайкинг, подумал я, и проникся к нему симпатией.
— Проверьте наружную сторону, — сказал он. — Посмотрите, вдруг мы что-то потеряли.
Судя по всему, он подразумевал борт корзины, поскольку сам перегнулся и начал его осматривать. Я заметил на моей стороне мешки, привязанные к кольцам, часть их была жестко укреплена, а часть болталась на веревках.
На конце одной короткой веревки ничего не было. Я вытянул ее и показал ему.
— Проклятие, — с жаром воскликнул он. — Наверное, зацепилась за деревья. Канистра с водой. Надеюсь, вас не мучает жажда.
Он подался вперед, и из горелок вновь вырвалось пламя. Я прислушался к его протяжным интонациям, догадался, что он учился в Итоне, и понял, почему он стал именно таким.
— Вы хотите прийти к финишу первым и победить? — спросил я.
Он удивленно взглянул на меня.
— Не сегодня. Это состязание рассчитано на два с половиной года. В нем победит тот, кто пролетит больше всех. — Он нахмурился. — А вы никогда не летали на аэростате?
— Нет.
— Бог ты мой, — сказал он. — За что мне такой подарок?
— Но вы бы остались на земле, если бы я не подошел, — бесстрастно возразил я.
— Это верно. — Он посмотрел вниз. Мы находились примерно в пятистах футах от земли. — Как вас зовут?
— Сид, — ответил я.
По выражению его лица было ясно, что среди его друзей нет ни одного Сида.
Однако он не стал комментировать.
— А почему ваша девушка отказалась лететь? — полюбопытствовал я.
— Кто? А, вы имеете в виду Попси. Она не моя девушка. В сущности, я ее совсем не знаю. Она согласилась прийти, потому что мой постоянный партнер сломал ногу. На прошлой неделе у нас была трудная посадка, и этот болван оступился. Попси хотела принести большую красную сумку. Она повсюду ходит с ней и ни на минуту не расстается. Я вас спрашиваю! Есть здесь место для сумки? Да еще тяжелой. Тут каждый фунт что-нибудь да значит. Возьмите с собой на фунт меньше, и сможете пролететь лишнюю милю.
— А где вы намерены приземлиться? — задал я вопрос.
— Это зависит от направления ветра. — Он поглядел на небо. — Сейчас мы летим прямо на северо-восток, но я поднимусь выше. По прогнозам, ветер сегодня западный, и я надеюсь, что когда мы поднимемся за облака, то наберем скорость. Мы можем сесть в Брайтоне.
В Брайтоне. Я предполагал, что мы пролетим от силы двадцать миль, но никак не сто. Должно быть, он ошибся, подумал я, нельзя покрыть сто миль на аэростате за два с половиной часа.
— Ну, а если усилится северо-западный, мы сможем добраться до острова Уайт. Или до Франции. Это зависит и от того, сколько у нас останется газа. Мы же не хотим совершить посадку в море, во всяком случае, в этом. Вы умеете плавать?
Я кивнул. Наверное, я по-прежнему могу, хотя и не пробовал плавать с одной рукой:
— Знаете, я предпочел бы этого не делать, — откликнулся я.
Он засмеялся.
— Не беспокойтесь. Аэростат мне слишком дорог, и я не хочу утопить его.
Больше на нашем пути не было деревьев, мы плавно поднимались и теперь летели над сельской местностью. С высоты машины выглядели как игрушки. А вот звуки доносились до нас вполне отчетливо. Я слышал гул моторов, лай собак и громкие голоса. Люди смотрели вверх и махали нам руками, когда мы пролетали над ними. Удаляющийся от нас мир, подумалось мне. Я снова вернулся в детство и безмятежно летел, подгоняемый ветром. Я освободился от страшного земного бремени, поднялся ввысь и испытал невыразимое удовольствие.